Первым шагом Дютийоля стало ограбление крупного кредитного банка на правобережье Сены. Он прошел сквозь дюжину стен и перегородок, проник во множество сейфов, набил карманы деньгами и, прежде чем уйти, оставил автограф — подпись-псевдоним «Улюлю» красным мелом с затейливым росчерком, который на другой день воспроизвели все газеты. Через неделю это имя повторяли на каждом углу. Симпатии публики были целиком и полностью на стороне обаятельного грабителя, который так изящно дразнит полицию. Каждую ночь он отмечался новым налетом — на банк, ювелирную лавку или богатый особняк. И не было ни одной хоть сколько-нибудь романтически настроенной женщины в столице и провинции, которая не мечтала бы принадлежать душой и телом грозному Улюлю. Когда же на одной и той же неделе он похитил знаменитый бурдигальский бриллиант и ограбил «Муниципальный кредит», всеобщий восторг достиг предела. Подал в отставку министр внутренних дел, а вслед за ним — министр регистрации. Дютийоль тем временем стал одним из богатейших людей Парижа, однако продолжал усердно трудиться в конторе. Поговаривали даже, что его вот-вот наградят «Академическими пальмами». И с каким же удовольствием, являясь утром на работу, он слушал, как коллеги обсуждают его ночные подвиги. «Этот Улюлю бесподобен, — говорили они. — Он гений, сверхчеловек!» От таких похвал Дютийоль смущенно краснел, а в глазах его за стеклами пенсне на цепочке сияли благодарность и дружеская приязнь. Наконец, в один прекрасный день он так расчувствовался, что не удержался и раскрыл свой секрет. Когда товарищи, гурьбой склонившись над газетой, читали про налет на Французский банк, он, преодолевая застенчивость, замирающим голосом произнес: «А ведь Улюлю — это я». Ответом на это признание был взрыв гомерического хохота, коллеги долго не могли успокоиться, и к Дютийолю прилипла кличка Улюлю. По вечерам, перед тем как разойтись по домам, сослуживцы осыпали его насмешками, а ему было очень обидно.
Через несколько дней Улюлю попался — поднял шум в ювелирной лавке и привлек внимание ночного патруля. Оставив автограф около кассы, он принялся распевать во все горло, как пьяный, и крушить витрины увесистым золотым кубком. Ему ничего не стоило пройти сквозь стену и улизнуть от полицейских, однако, судя по всему, он сам напросился на арест, желая поразить оскорбивших его недоверием сослуживцев. И они действительно были изумлены, когда на другое утро увидели на первых полосах всех газет портрет Дютийоля. Горько коря себя за то, что не оценили по заслугам гениального коллегу, они все отпустили в его честь такую же бородку. А некоторых раскаяние и восхищение завело так далеко, что они покусились на бумажники и семейные часы своих друзей и знакомых.
Вы скажете, что сдаться полиции только для того, чтобы удивить сослуживцев, — поступок легкомысленный, недостойный выдающегося человека, но внешние причины того или иного желания ничего не значат, когда действует предопределение. Пусть Дютийоль полагал, будто уступает тщеславной жажде показать, на что он способен, однако на самом деле он следовал велению судьбы. Для проходящего сквозь стены тюрьма — непременная ступень на пути к славе. Дютийоль, очутившись в Санте, почувствовал себя наверху блаженства. Стены тут были упоительно толстые! В первое же утро ошеломленные охранники увидели, что узник вбил в стену камеры гвоздь и повесил на него золотые часы, принадлежавшие начальнику тюрьмы. Объяснить, как они к нему попали, он не смог или не пожелал. Часы были возвращены владельцу, тем не менее на другой день они снова оказались в камере Улюлю — лежали на тумбочке вместе с первым томом «Трех мушкетеров», позаимствованным из книжного шкафа начальника. Персонал Санте сбился с ног. В довершение всего охранники жаловались, что их то и дело пинает под зад неведомо кто. Как будто у стен помимо ушей появились еще и ноги. Улюлю провел под стражей неделю, по прошествии которой начальник, войдя поутру в свой кабинет, нашел на столе письмо следующего содержания: