Режиссер с помоста кричал в громкоговоритель:
— Принц, подвиньтесь вправо, вы загораживаете королеву-мать! Да, еще… вот так хорошо. А вы, лапонька, наклоните немного головку… Только не надо таких гримас. Я сказал — легкая улыбка, нежная, но пристойная. Вы ведь вдова, не забывайте… Эй! Стойте-ка! Высокий лакей справа, сдвиньте каблуки… А теперь внимание! Приступаем к съемкам.
— Снимаем… снимаем…
На самом деле никто еще не снимал, это было что-то вроде генеральной репетиции. Юный принц вошел в роль. Королевы улыбались как надо: печально и благосклонно. Фернандо декламировал, время от времени умолкая, будто выслушивая ответ собеседника:
— Подходит вчера после ужина этот балбес Ларидон, мой земляк,
И говорит мне: «Пошли к Анаиске в столовку», ну так, мол, и так…
Пауза, и Николе, раздраженно, сквозь зубы:
— Меня уже воротит от этой скотины Трюма и его шайки. Добром это не кончится…
Он выразительно погрозил кулаком, а Фернандо продолжил:
— Выпьем по рюмочке. — Я бы и рад, — говорю, — отчего бы и нет,
Только вот я не одет…
Фернандо произносил один из своих любимых монологов, который публике всегда нравился… Однако по привычке сопровождал свои слова отнюдь не дворянской мимикой. И не успел Николе, в очередной паузе, еще раз излить свою желчь на ничтожного Трюма, как из громкоговорителя раздался вопль режиссера:
— Что это за постная рожа на переднем плане! Ни черта себе дворянин! Какой-то клоун на похоронах своей женушки… Побольше благородства!
Но Фернандо и Николе пропустили мимо ушей замечание режиссера; каждый был уверен, что оно предназначается другому. Фернандо продолжал монолог влюбленного вельможи, томно помахивая руками. Режиссер отчаянно взревел:
— Опять он за свое! Господи! Он все испортит! Придурок, идиот… Да возьмите же вы себя в руки! Вы же вельможа! Руку на шпагу! Приосаньтесь!
Фернандо понял наконец, что его небрежная манера приводит режиссера в ярость. И хотя в душе был не согласен с его замечаниями, постарался следовать им и вести себя естественно. Инцидент был исчерпан, но реальность просто так не изменишь. Несмотря на роскошь и благоденствие королевского двора, кругом бушевали пагубные страсти.
В полдень все статисты, переодевшись в свою одежду, собрались во дворе киностудии. Социальное неравенство тут же пропало. Дворяне братались с простолюдинами и лакеями. Николе говорил Фернандо, что с удовольствием поел бы солянки с сосисками. В нескольких шагах от него Трюм рассказывал о ресторане, где можно отлично пообедать за четыре или четыре с половиной франка. Режиссер открыл маленькую дверцу в воротах, выпустил всех по одному и каждому выдал талончик, по которому в половине второго впускали обратно.
Трюм пошел прямиком в хваленый ресторанчик. Следом за ним увязались еще несколько человек, в том числе высокородный коммунист, у которого из-под плохо застегнутой куртки торчал зеленый камзол.
— С виду ресторан так себе, но вы увидите, как там вкусно готовят! — говорил Трюм.
Заведение и впрямь было не ахти. Воняло прогорклым жиром и общественным туалетом. За мраморным столиком Трюм узнал человека с козлиной бородкой, которого режиссер несколько часов назад прогнал со съемочной площадки. Трюм сел напротив и указал спутникам на два соседних столика. Человек с бородкой был явно не в духе. Он спросил:
— Так что за чушь они в конце концов снимают?
— Вроде бы исторический фильм: две королевы — молодая и старая, герой-любовник и народ — для массовки. Еще есть дворяне, но какие! Увидишь — обхохочешься.
Человек с бородкой злорадно хихикнул. Трюм заказал бифштекс, литр вина и продолжил:
— Вечно одно и то же. Вместо того чтобы пригласить опытных профессионалов, они набирают кого попало. Вот мы и увидели утром, что из этого получается. Меня просто взбесил тот болван с белой перевязью — стоит перед камерой и не знает, куда руки-ноги девать. Так и хотелось сказать режиссеру: «Дайте его костюм мне — я покажу, как надо играть».
Человек с бородкой внимательно посмотрел на Трюма и покачал головой:
— Ты, конечно, профессионал, ничего не скажешь. Но дворянин из тебя никакой.
— Верно, — поддакнул коммунист за соседним столиком. — Принцесса от одного вида твоей рожи сбежала бы из тронного зала.