Анализом было установлено также, что некоторые фрагменты боковой тепловой защиты требуют усиления. В связи с этим во всех сомнительных зонах были установлены накладки из фторолона, который сублимирует при температуре около 600 °С, снижая тем самым теплопотоки к поверхности аппарата” [10.27].
Итак, объяснить природу такого сильного перегрева не смогли, поэтому для будущих кораблей просто усилили теплозащиту в критических местах. Фактор “бокового перегрева” был ликвидирован для всех последующих кораблей серии 7К-ОК (“Союз”).
Вполне вероятно, что такому же “нетипичному” термическому воздействию подвергся и исчезнувший корабль 7К-ОК(П) № 2 (“Космос-133”). Скорее всего, он взорвался еще при прохождении плазменного облака, его обломки сгорели - поэтому их при имевшем место тщательном поиске так и не нашли на земле.
А главной причиной баллистического спуска и “нетипичного” термического воздействия вполне могло стать нештатное отделение приборно-агрегатных отсеков на всех кораблях 7К-ОК (“Союз”) из первой партии.
Как спускаемый аппарат корабля 7К-ОК (“Союз”) связан с приборно-агрегатным отсеком? Достаточно прочно: силовая связь между спускаемым аппаратом и приборно-агрегатным отсеком реализована с помощью тонкостенных металлических втулок, которые пропущены через лобовой теплозащитный щит. Внешняя часть этих втулок обгорает при спуске заподлицо с внешней поверхностью щита, при этом его целостность не нарушается.
Кстати, при неотделении штатно приборно-агрегатного отсека от спускаемого аппарата можно предположить и ситуацию, когда неотделившийся ПАО может ударить по внешней поверхности лобового теплозащитного щита и повредить ее. При взрыве двигателей неотделившегося приборно-агрегатного отсека из-за термического воздействия на них при прохождении плотных слоев атмосферы Земли также могут образоваться осколки, которые серьезно повредят щит или даже вообще расколют его. Кто знает, быть может именно такой взрыв со множеством осколков, которые разрушили лобовой теплозащитный щит, стал причиной прогара днища на беспилотном космическом корабле 7К-ОК(П) № 3 (“Космос-140”) при его возвращении на Землю 9 февраля 1967 года?
Итак, телеметрия вполне могла “бодро” сообщать, что прошел отстрел приборно-агрегатного отсека, а на самом деле отсек оставался под днищем спускаемого аппарата. Корабли падали в атмосфере по баллистической кривой с нестандартной ориентацией в плазменном облаке, то есть, скорее всего, вперед “носом”, верхней частью спускаемого аппарата.
Можно предположить, что все “болезни” первой партии кораблей 7К-ОК (“Союз”) в полной мере проявились и на корабле, на котором 23 апреля 1967 года отправился в свой последний космический полет Владимир Михайлович Комаров. А значит, среди этих “болезней” могло быть и несвоевременное отделение приборного отсека на корабле 7К-ОК(А) № 4 (“Союз-1”).
Кстати, через много лет после описанного выше “происшествия с Волыновым” сам Борис Валентинович Волынов в интервью корреспонденту RTVi Эмилю Шлеймовичу скажет:
“Когда я увидел, что произошло (не отделился приборно-агрегатный отсек от корабля 7К-ОК(П) № 13 (“Союз-5”) - С.Ч.), то понял, что обречен. Я участвовал в расследовании обстоятельств катастрофы корабля Владимира Комарова двумя годами ранее, и осознал, что оказался в такой же ситуации (!!! - С.Ч.). Мой корабль начал падать на Землю. За иллюминатором я видел жгуты плазмы, видел, как испарялся металл” [10.28].
Значит, Борис Волынов, а может быть и другие космонавты, конструкторы и испытатели космической техники догадывались о настоящей причине гибели космонавта Комарова?
Схожесть “происшествия с Волыновым” с картиной гибели Владимира Комарова отмечал и действительный член (академик) общественной научной организации “Российская академия космонавтики им. К. Э. Циолковского”, академик Европейской академии естественных наук, руководитель работ в области создания ракетно-космической техники, писатель и журналист Александр Железняков в книге “Тайны ракетных катастроф”: