Глава VI. Развитие централизованной банковской системы в Германии
Настоящая глава опирается главным образом на исследование В. Лотца: W. Lotz, "Geschichte und Kritik des Deutschen Bankgesetez", vom 14 Marz, 1875.
Историю банковской сферы Германии, как и Соединенных Штатов, следовало бы рассматривать в разрезе отдельных штатов-государств. Однако сделать это сейчас не представляется возможным, и мы сконцентрируем наше внимание на ключевых событиях, происходивших в Пруссии, в отдельных местах ссылаясь на политику других государств. Германская ситуация отличалась от условий всех тех стран, с которыми мы до сих пор имели дело. Причиной этого было то, что в своей торговой политике Германия никогда по-настоящему не придерживалась принципов laisser-faire, а потому в этой стране меньше, чем где бы то ни было, приходится удивляться государственному вмешательству в банковскую сферу. Длительное сохранение средневековых ограничении на свободное обращение товаров и услуг определило соответствующее запаздывание в развитии банковского бизнеса. [Речь идет о современном понимании банковского бизнеса, то есть о кредитной и эмиссионной деятельности, в противоположность той, что осуществлялась первыми банками Жиро (Giro banks).] Однако в начале XVIII в. было написано значительное количество трудов о банковской сфере, в большинстве из которых выражалась меркантилистская идея о том, что учреждение банков имеет своим результатом внезапное и существенное увеличение богатства [См. H. Schumacher, "Geschichte der Deutschen Bankliteratur im 19 Jahrhundert" в Schmollers Festschrift, "Die Entwicklung der deutschen Volkswirtschaftslehre im 19 Jahrhundert", Pt. VII.]. Первые действия были предприняты королевской и дворянской знатью, которые, руководствуясь собственными фискальными нуждами, попытались начать банковские операции тогда, когда их время еще не пришло, -- когда еще не созрели торговые условия для подобной деятельности. Соответственно, их успехи, по крайней мере, на поприще вексельной эмиссии, оказались весьма скромными. Первым в целом успешно функционировавшим эмиссионным банком стал Берлинский Королевский Банк -- государственный банк, основанный Фридрихом Великим. [В 1765 г. Фридрих был не в состоянии изыскать частный капитал; если бы это ему удалось, он основал бы частный акционерный банк.] Сомнительно, что даже этот банк оказался бы столь удачливым в те годы, не будь в его распоряжении некоторых депозитов, закрепленных за ним по закону [а именно попечительских денег, а также средств судов и благотворительных организации], и не принадлежи ему управление средствами Казначейства. Начав свою деятельность как привилегированный институт, находившийся под отеческой опекой государства и имевший с ним тесные связи, Банк остался таковым на всем протяжении своей истории. Впервые это проявилось во время Наполеоновских Войн, когда Банк с санкции правительства приостановил денежные выплаты. Трудности банка объяснялись в первую очередь масштабами займов, предоставляемых им прусскому правительству; впоследствии это усугубилось потерями, понесенными Пруссией в результате Тильзитского Мира, по которому страна вместе с рядом польских территорий лишилась и значительной части депозитов по закладным, инвестированных туда банком. Эти активы оказались полностью потерянными для банка. Из войны он вышел с колоссальным дефицитом и по окончании боевых действий был реорганизован с учетом военного опыта, став номинально независимым от Казначейства и министра финансов; впрочем, его председатель, разумеется, так и остался государственным чиновником, подотчетным королю. Никаких особых препятствий для создания частных банков, кроме тех, что лежали на пути учреждения акционерных компаний в любой другой сфере бизнеса, в то время не существовало. В 20-х годах прошлого века в Пруссии были учреждены два частных банка, и тем самым монополия Королевского Банка в депозитной и эмиссионной сферах была нарушена. Этими банками были Берлин Кассенферайн (Berlin Kassenverein) и Поммерше Приватбанк (Pommersche Privatbank) в Штеттине (Stettin). [Последнему в момент его учреждения была оказана королевская помощь, и впоследствии в ряде случаев он получал поддержку и со стороны правительства.] Однако этот этап относительной свободы подошел к концу в 1833 г., когда в политике произошел поворот на 180 градусов. Вышедший тогда закон поставил эмиссию всех банкнот на предъявителя в зависимость от разрешения правительства. Надо заметить, что этот закон, фактически оказавшийся запретом, был вызван не столько интересами привилегированного Королевского Банка, сколько стремлением расчистить дорогу для обращения государственных бумажных денег, которые, впервые появившись во время Наполеоновских Войн, теперь должны были расширить сферу своего влияния. Даже сам Королевский Банк был включен в запретительный список, и, таким образом, все три эмиссионных банка Пруссии были вынуждены прекратить выпуск своих банкнот. Этот рост ограничений на банковское дело фактически совпал с моментом, когда в результате изменений в промышленной технологии уже начал назревать неимоверной силы взрыв спроса на кредиты. Одновременно с этим банки стали появляться в ряде других германских государств, однако во всех случаях политика была ограничительной. В Баварии Банк Ипотеки и Расчетов (Mortgage and Exchange Bank), основанный в 1835 г. [это был первый эмиссионный банк, учрежденный в Баварии, хотя Королевский Банк Нюрнберга (Royal Bank of Numberg), эмиссионной деятельностью не занимавшийся, начал свою историю в 1780 г.], получил монополию на эмиссионную деятельность, на сей раз не в результате стремления обеспечить приоритет для банкнот правительства, а из-за опасений, что конкуренция в эмиссионной сфере может оказаться опасной; соответственно, страх перед чересчур большим объемом эмиссии привел к установлению верхнего ее предела. Менее понятен смысл предписания, по которому банки должны были направлять, по крайней мере, три пятых своих фондов в земельные займы. Лейпцигскому Банку Саксонии (Leipzig Bank of Saxony), учрежденному в 1838 г., не было предоставлено каких-либо исключительных привилегий, в то время как ограничения для него оказались столь же жесткими. Вместо максимального уровня выпуска банкнот банку были вменены резервные требования в размере двух третей от объема эмиссии. В 40-х годах борьба за свободный банковский бизнес обострилась. Если перед этим капитал находился в относительном избытке и ставка процента была невысока, то примерно к середине десятилетия в результате увеличения потребности в капитале для нужд развития железных дорог ситуация резко изменилась, приведя к росту процента. Общественное мнение питало явно преувеличенные надежды в отношении могущества банковского бизнеса. Широко бытовало мнение о том, что для преодоления нехватки капитала достаточно эластичной эмиссии банкнот, а самой эмиссионной деятельности все еще приписывалось обладание некоим подобием магической силы по превращению нищеты в богатство. Философия сенсимонистов (Saint Simonians), придумавших такое реформированное общество, в котором главная роль в организации накопления и распределения капитала принадлежала бы банковскому бизнесу, дошла и до Германии. Эти идеи дали толчок двум тенденциям, а именно, требованиям о расширении банковской эмиссии и стремлению к созданию институтов, подобных креди мобилье. Усугубленная возросшим спросом на капитал, проблема денежного обращения встала к тому времени со всей остротой. В обращении находилось лишь очень небольшое количество золота и, в отсутствие банкнот платежи должны были производиться серебром, которое было чрезвычайно тяжело носить с собой. Банкноты, таким образом, рассматривались в качестве чрезвычайно эффективного средства облегчить жизнь, и в условиях своей относительной нехватки они зачастую имели хождение по курсу выше номинала. В Пруссии началась кампания против подавления частной инициативы, и правительство было наводнено проектами по созданию частных эмиссионных банков, которые существовали бы параллельно с Королевским Банком. Правительство, однако, решительно возражало против этих предложений. Требования о разрешении частной инициативы были выражены в двух различных формах. Одна группа хотела всего лишь учреждения частного акционерного банка на месте уже существовавшего государственного института; другие же жаждали гораздо большего и требовали никак не меньше, чем создания систем независимых, беспрепятственно учреждаемых, конкурирующих между собой банков. Выйти из созерцательной позиции и приступить к действиям прусское правительство заставила новость о том, что власти Дессау (Dessau), одного из сопредельных с Пруссией государств, одобрили проект по созданию на границе двух стран эмиссионного банка, строившего планы распространения своей деятельности и на Пруссию. Несмотря на то, что Вильгельм IV поручил Ротеру (Rother), обладавшему в то время министерским портфелем и стоявшему во главе Королевского Банка, выработать схему учреждения частных эмиссионных банков, Ротер отверг эту идею как, с его точки зрения, представлявшую всего лишь академический интерес, остановив свой выбор на гораздо менее либеральной альтернативе реорганизации Королевского Банка. Банк все еще страдал от нехватки капитала, унаследованной со времен Французской Войны, и потому одобренная схема имела своей целью пополнение активов банка и, таким образом, укрепление его кредитного потенциала. Безусловно, Ротер не считал государственный банк наилучшим вариантом, но, видимо принимая во внимание дефицит средств в государственной казне, смирился с участием в капитале банка частного акционерного капитала. Так в 1846 г. банк был преобразован в Прусский Банк, в котором государство поделилось своим ранее безраздельным контролем с частными акционерами. Банку было возвращено право на эмиссионную деятельность, которую он осуществлял прежде, а его банкноты должны были со временем вытеснить из обращения государственные бумаги. Закон вместе с тем зафиксировал как максимальные границы размера эмиссии, так и обязательный уровень металлических резервов в размере одной трети от суммы банкнот в обращении. [Политика "Drittddeckung", т. е. наличных резервов в размере третьей части эмиссии, ставшая затем нормой в германском законодательстве о деятельности эмиссионных банков, была, похоже, официально принята вследствие утверждения Хорсли Палмера на заседании Комиссии 1832 г., что подобной стратегии на практике придерживался Банк Англии. Памфлет Палмера по поводу политики Банка Англии в период, предшествовавший кризису 1836--1837 гг., на который мы ссылались в предыдущей главе, был переведен на немецкий язык под названием "Die Ursachen und Folgen der Wirksamkeit der Bank von England in dem Zeitraume vom 10 October 1833 bis 27 Dezember, 1836" (1837).] Банк сохранил привилегии, которыми он обладал в бытность Королевским Банком, а его банкноты были объявлены законным средством платежа при осуществлении сделок. Важным моментом указа об учреждении банка, характерным для тогдашнего отношения к банковскому бизнесу, была статья, которая особо определяла в качестве задачи банка предотвращение сколько-нибудь значительного роста ставки процента. И действительно, в ломбардном бизнесе было запрещено поднимать ставку выше 6%. Но расширения эмиссионной деятельности и роста кредитной мощи Прусского Банка оказалось недостаточно для того, чтобы подавить агитацию за большую свободу. 1847 г. был ознаменован чрезвычайно высоким спросом на кредит. Это было особенно верно в отношении запада страны, нижнего Рейнланда и Вестфалии, где промышленное развитие происходило быстрыми темпами, а процесс учреждения отделений Прусского Банка, предусмотренный в его конституции, происходил чрезвычайно медленно. Поддержка частных эмиссионных банков значительно усилилась, а их сторонники начали проведение организованных дискуссий по данной проблеме [см., например, Erste Vereinigte Landtag в 1847 г.]. Волнения 1848 г. принесли резкий поворот хода событий. Правительство признало за Банком Бреслау (Bank of Breslau) и Хемницер Штадтбанк (Chemnitzer Stadtbank) право на эмиссионную деятельность; кроме того, оно само учредило связанные с Прусским Банком государственные кредитные банки; и наконец, правительство решилось на гораздо более радикальный шаг -- выдавать концессии на образование частных эмиссионных банков. Однако все это было лишь небольшой уступкой сторонникам свободы в банковском бизнесе; концессии выдавались сроком всего лишь на десять лет, а масштабы регулирования банков превосходили всякие пределы. Пресловутый Норматив-Бедингунген (Normativ-Bedingungen), в соответствии с которым эти банки были учреждены, свел масштабы их деятельности к минимуму. Наряду с требованием хранить обязательные резервы, равные одной трети от суммы эмиссии, максимальный размер их фондов был сведен к минимуму, необходимому для ведения бизнеса, а список разрешенных видов бизнеса был весьма короток. Оплаченный акционерный капитал каждого из банков не мог превосходить определенного минимального уровня. Максимальный объем эмиссии всех вместе взятых провинций был установлен на уровне всего лишь одной трети от лимита Прусского Банка, и эта сумма была поделена на равные части между всеми без исключения провинциями, независимо от относительных потребностей каждой из них. Банкам не разрешалось иметь представителей в городах своих визави; им также не было позволено проводить сделки по ценным бумагам, выпущенным правительствами других государств. Банки не имели права учитывать векселя, по которым должны были платить лица, проживающие за пределами сферы действия соответствующего банка, а сами расписки должны были нести на себе подписи трех лиц. Более того, банкам запрещалось платить процент по вкладам, в результате чего этот вид бизнеса оказался целиком отданным на откуп Прусскому Банку. Однако спрос на банкноты был столь высок, что Берлинер Кассенферайн и Штеттинский Банк (Stettin Bank) [Штеттннскому Банку было позволено сохранить процентные депозиты] незамедлительно согласились на соблюдение этих правил в обмен на возможность реализовывать полученные таким образом эмиссионные права. Одновременно с движением в эмиссионной сфере свое влияние на развитие банковских институтов в Германии стало оказывать и еще одно обстоятельство. Почти тотчас же, как во Франции возникла идея креди мобилье, она была заимствована в Германии, и к концу десятилетия в различных частях страны уже вовсю шло образование многочисленных акционерных банков, работавших по принципу креди мобилье. Наиболее значительными среди них были Дисконто-Гессельшафт (Disconto-Gesselschaft) в Берлине, Шаффхаузеньшен Банкферайн (Schaffhausen'schen Bankverein) в Колони (Cologne) и Дармштадтер (Darmstadter). Впрочем, учреждение и этих банков в Пруссии все еще было проблемой, поскольку акционерные компании должны были получать специальную концессию правительства на ведение бизнеса. Так, Банк фюр Хандель унд Индустри (Bank fur Handel und Industrie), впоследствии известный под именем Дармштадтер, был вынужден начать свою деятельность в Дармштадте, потому что в тот момент ни в Пруссии, ни во Франкфурте-на-Майне получить концессию было невозможно. А Дисконто-Гессельшафт в течение шести лет существовал в форме партнерства, пока не смог получить концессию на акционерную структуру компании. Прогресс в деле учреждения эмиссионных банков шел весьма невысокими темпами [суммарным результатом всей концессионной деятельности даже к 1837 г. стали всего девять эмиссионных банков, включая Прусский Банк], и был явно недостаточным, чтобы удовлетворить требования Партии Свободного Банковского Бизнеса. Ведомая в Палате Депутатов Харкортом (Harkort), эта партия добилась проведения в 1851--1852 гг. слушаний по поводу состояния банковской и кредитной сфер в Пруссии и в результате привлекла к себе большее внимание со стороны общественности. В позитивной части требования партии сводились к ослаблению Норматив-Бедингунгена, а в негативной партия критиковала Прусский Банк как полугосударственный институт, стоявший на дороге частного бизнеса. Харкорт долго, но безуспешно пытался провести законодательство об отмене Норматив-Бедингунгена. Некоторые перемены в политике Прусского Банка все же имели место: он начал придерживаться более либеральной кредитной политики и расширил сеть своих филиалов в западных районах страны. [Банк освоил практику выдачи в качестве займов части депозитов, находящихся на текущих счетах. Большой вклад в развитие ситуации в Пруссии в те годы должен быть отнесен на счет одного человека -- Давида Хансеманна (David Hansemann). Именно в бытность его Президентом Прусского Банка Банк внес изменения в свою политику. Благодаря его же вмешательству, но уже как Министра Финансов, в 1848 г. были выданы концессии на открытие частных эмиссионных банков, а также получено королевское согласие на учреждение Шаффенхаузеньшен Банкферайн как акционерной компании. Он же несколько лет спустя основал Дисконто-Гессельшафт.] В более мелких государствах было открыто довольно много эмиссионных банков, и их банкноты вскоре начали обращение в пограничных районах Пруссии и Саксонии. В этих государствах выпускались в обращение банкноты небольшого по сравнению с бумагами Прусского Банка номинала, и правительство Пруссии попыталось вытеснить их с территории страны, запретив осуществление платежей в банкнотах других государств на сумму менее 10 талеров. Саксония, Бавария и Вюртемберг последовали той же практике, однако эти законы не имели никакого эффекта, поскольку банки, против которых было направлено их действие, просто заменили свои банкноты номиналом в 1 талер банкнотами в 10 талеров. Прусское правительство поняло, что единственным логическим решением это проблемы было увеличение эмиссии внутри Пруссии. Сделать это можно было одним их двух альтернативных способов. Одним из них было изменение законодательства, регулировавшего учреждение частных банков, а другим -- централизация банковской системы с передачей неограниченных эмиссионных прав Прусскому Банку. В конце концов, был принят компромисс. Правительство предоставило неограниченные эмиссионные права Прусскому Банку и разрешило ему выпуск банкнот невысокого номинала в обмен на проведение финансовой операции, которую правительство расценивало как весьма выгодную для себя, а именно -- коммутацию (обмен) половины всей массы государственных бумажных денег на процентный государственный долг. Далее, некоторые уступки были сделаны и в пользу частных эмиссионных банков. Еще четыре из них получили разрешение на учреждение, а в ряд положений Норматив-Бедингунгена были внесены изменения, которые позволили частным банкам учитывать долговые обязательства с двумя подписями, открывать свои представительства, выпускать банкноты небольшого номинала, а также принимать процентные вклады. Последняя уступка в отношении процентных депозитов оговаривалась условием, что объем депонированных средств не мог превышать сумму первоначального капитала банка, а также, что вклады не могли быть сняты ранее, чем через два месяца после соответствующего уведомления вкладчика. Разразившийся затем кризис 1857 г. сильно повлиял на дальнейшие политические тенденции. Появились настроения, враждебные к происходившему в 50-х годах учреждению банков [несмотря на то, что к 1837 г. в 20 государствах было создано всего лишь 30 Цеттельбанков (Zettelbanken)], и наметились некоторые изменения в отношении к проблеме. Прусский Банк был обвинен в том, что в период, предшествовавший кризису, он удерживал учетную ставку на слишком низком уровне, и одним из позитивных результатов этого кризиса стал пересмотр максимального уровня ставки и поднятие его до 6%. В ходе самого кризиса Прусский Банк фактически взял на себя функции, присущие центральному банку, беспрепятственно кредитуя испытывавшие трудности фирмы с устойчивой репутацией. Неограниченные эмиссионные права Прусского Банка были отозваны, а в литературе того времени появилось множество публикаций в поддержку 100%-ного денежного обеспечения эмиссии. [Особенно заметными выразителями этого мнения стали Телькампф (Tellkampf) и Гайер (Geyer), см. гл. IX.] Виновниками кризиса были признаны и располагавшиеся на границах мелкие Цеттельбанки, и во многих случаях это было справедливо, поскольку они пытались совместить несовместимое -- бизнес типа креди мобилье и выпуск банкнот. Был предпринят ряд шагов для вытеснения их банкнот с территории Пруссии и Саксонии. Прусское правительство запретило любые платежи в иностранных банкнотах. В Саксонии запрет банкнот иностранного происхождения относился лишь к тем эмитентам, которые не имели в Саксонии своего расчетного центра. В обоих случаях, однако, закон не смог остановить обращение иностранных банкнот; весь его эффект состоял в том, что из-за опасений наказания такие банкноты начали хождение по цене ниже номинала. Банковский вопрос к тому времени успел поделить Палату Депутатов на множество фракций, от сторонников полной свободы выпуска банкнот для всех без исключения банков до тех, кто предпочитал абсолютную монополию в эмиссионной сфере. Впрочем, последняя точка зрения была совершенно нереалистичной из-за невозможности предотвратить ввоз векселей из-за границы, а переговоры Пруссии с другими государствами, направленные на выработку единой политики, не принесли сколько-нибудь значительного успеха. Систематическое всестороннее обсуждение банковского вопроса и выработка позитивной программы были предприняты частной ассоциацией фри-трейдеров (сторонников свободной торговли -- Kongress deutscher Volkswirte), во главе которой находился Д-р Отто Михаэлис (Dr. Otto Michaelis). Партия сторонников свободного банковского бизнеса -- Банкфрайхайт (Bankfreiheit) -- к тому времени успела видоизменить свою позицию. Банкфрайхайт как таковой, безо всякого вмешательства со стороны государства, уже не был столь популярен, постепенно превращаясь в проблему, представляющую лишь академический интерес. Конгресс критиковал слишком большую свободу "диких банков" ("wilden Banken") на границах государства, в то же время осуждая и чрезмерно скрупулезный контроль Норматив-Бедингунгена. Отказавшись к тому времени от последних надежд на получение частными банками эмиссионной свободы и всячески подчеркивая досадность того упорства, с которым люди воспринимали эмиссионную деятельность как основной элемент банковского дела, Конгресс сконцентрировался на завоевании свобод для акционерного депозитного банковского бизнеса. Тенденции в направлении увеличения свободы в эмиссионной сфере постепенно сходили на нет. Фактически последнее свое признание они получили в 1863 г., когда были внесены небольшие изменения в ряд ограничений на деятельность частных эмиссионных банков. Теперь им разрешалось принимать более значительные суммы на процентные депозиты, поскольку размер соответствующего норматива был увеличен с одного до двух оплаченных акционерных капиталов банка, а срок действия банковских концессий возрос с 10 до 15 лет. Впрочем, в Палате Депутатов по-прежнему раздавалось множество критических голосов в адрес Прусского Банка, особенно в отношении его неограниченного права на эмиссионную деятельность, а Михаэлис предлагал принять Закон Пила для Германии. На юге Германии ограничения все еще были очень жесткими. Там, где не было монополии, банковская эмиссия была запрещена вовсе, как, например, в Бадене и Вюртемберге. В обоих государствах правительства упорно противодействовали учреждению какого бы то ни было эмиссионного банка, и первый такой банк появился лишь во время Франко-Прусской Войны. Большинство политических сил теперь уже выступали за дальнейшую централизацию. Кризис 1866 г. поразил многих наблюдателей масштабами преимуществ наличия сильного банка, способного смягчить действие кризиса. Растущая консолидация политических сил помогла расширить территорию, на базе которой могла быть реализована единая политика. В результате войны 1866 г. к Пруссии отошли новые земли, на которые также распространилась деятельность Прусского Банка, а Северогерманский Союз (Norddeutscher Bund) получил контроль над банковским законодательством всех своих стран-членов. Реформа законодательства, касающегося акционерных компаний, освободила их от необходимости получения концессий от властей, тем самым наконец-то сняв преграды на пути учреждения неэмиссионных банков и полностью удовлетворив оставшиеся к тому времени требования партии свободного банковского бизнеса. Наконец, последним фактором, повлиявшим на принятие Германией централизованной банковской системы, стал опыт первых лет в условиях золотого стандарта. Когда в 1871 г. был создан Рейх, законы Северогерманского Союза были распространены на всю территорию Германии и была впервые установлена единая денежная единица. Новая валюта базировалась на золотом стандарте, а выплачивавшаяся Францией военная контрибуция легко обеспечивала накопление необходимых резервов. Однако уже в 1873 г. разразился кризис. Выпуск банкнот теми банками, у которых либо не было максимального установленного предела, а также теми, которые никогда прежде такового не достигали, рос чрезвычайно быстрыми темпами после 1871 г. Особенно это относилось к Прусскому Банку. Когда выплаты по контрибуции были завершены, денежный баланс оказался не в пользу Германии, и из страны начался отток золота. До этого момента страна практически никогда не испытывала оттока денег за границу: во времена серебряного стандарта собирать металл, чтобы затем вывозить его, было чрезвычайно дорогим занятием, и, таким образом, стоимость металла варьировала в чрезвычайно широких пределах. Не были немцы знакомы и с теми механизмами, посредством которых движение золота исправляет валютные курсы. Поэтому немедленным следствием первого опыта оттока золота стал страх, что все золото окажется вывезенным за границу, и Германия лишится золотого стандарта. Возникшая в результате этого ничем не оправданная паника оказала значительное влияние на банковскую политику. Прежде всего, внезапно пришло осознание тех возможностей, которые крылись в использовании кредитной политики. Сильное влияние на настроения в Германии оказали события в Англии, и особенно принятие Закона Пила, а согласно английской доктрине, манипулирование кредитной политикой возможно лишь при условии существования специально созданного центрального банка, ответственного за контроль над металлическими потоками. Эти идеи были воплощены в жизнь при создании в 1875 г. Германского Банка. [Телькампф и Михаэлис принимали участие в подготовке его проекта.] В качестве модели для соответствующего Закона был использован текст английского Акта 1844 г., однако учредительные ограничения в Германии оказались куда более жесткими. Положение с частными эмиссионными банками было следующим: признавалось существование 33 банков в границах Рейха и запрещалось учреждение новых банков. Для фидуциарных эмиссий всех банков, включая Рейхсбанк (Reichsbank), устанавливались максимальные пределы и, кроме того, устанавливалась пропорция обязательных резервов в размере одной трети от суммарной банковской эмиссии. Если какой-либо из банков отказывался от выпуска своих банкнот, Рейхсбанк добавлял соответствующий объем к собственной эмиссии. Подчинение Закону, однако, означало и некоторые гандикапы для банков форме запрещения ведения тех или иных видов бизнеса. Так, если банк желал продолжать эмиссионную деятельность, он не имел права заниматься акцептным бизнесом (acceptance business) и мог вести торговлю лишь определенными видами облигаций; ему было запрещено заниматься ипотечным бизнесом и учитывать векселя сроком более трех месяцев. Рейхсбанк был создан из прежнего Прусского Банка, преобразованного в частный концерн. Впрочем, он сохранил свою официальную администрацию, и по-прежнему пренебрегал контролем за своей деятельностью со стороны акционеров и, следовательно, обладал гораздо меньшей независимостью от правительства, чем Банк Англии. Деятельность Рейхсбанка была ограничена рядом направлений: ведение им кредитного и ломбардного бизнеса регулировалось в той же степени, что и для частных банков, а прием процентных вкладов разрешался лишь до определенного законом предела. Банкноты Рейхсбанка не были признаны законным средством платежа, хотя и имели гораздо более обширную, чем банкноты частных банков, сферу хождения. Это объяснялось тем, что, в то время как частный банк не мог принимать банкноты какого-либо другого частного банка, кроме случаев, когда платеж был адресован самому эмитенту этих банкнот либо в регион эмитента, векселя Рейхсбанка оплачивались банком-получателем безо всяких ограничений. Частным эмиссионным банкам разрешалось, и воздерживаться от соблюдения положений Закона, но в этом случае банк был обязан ограничить свои операции границами того государства, которое предоставило ему эмиссионные права. Закон обеспечил Рейхсбанку положение центрального банка в его современном понимании.
Глава VII. Теоретические дискуссии в Англии и Америке в период до 1848 г.
Несмотря на то, что своим происхождением дискуссия о свободном банковском бизнесе обязана Англии, никогда в этой стране она не достигала такого размаха, как в континентальной Европе. Возможно, это стало следствием гораздо большей свободы, присущей Англии. Эта свобода определила более высокие, по сравнению с Францией и Германией, темпы развития английской банковской сферы, сделав менее острой необходимость в реформах. Кроме того, к тому моменту, когда политика laisser-faire открыто противопоставила себя господству привилегированных монополий, Банк Англии и система, сложившаяся вокруг него, стали уже достаточно устойчивыми, чтобы быть переустроенными без применения определенных усилий; между тем, банковские системы на континенте еще не были столь устоявшимися, а потому и дискуссия по их поводу была более уместной. Дискуссия в Англии открылась серией выступлений в защиту акционерной формы организации банковского бизнеса, начало которым положил опубликованный в 1822 г. памфлет Томаса Джоплина (Thomas Joplin). ["The General Principles and Present Practice of Banking in England and Scotland: with Observations on the Justice and Policy of the Immediate Alteration in the Character of the Bank of England, and the Measures to be pursued in order to effect it."] Внимание читателя обращалось на более высокую устойчивость и меньшую подверженность банкротству, свойственные шотландским банкам в сравнении с английскими. Этот факт автор объяснял масштабами финансовой мощи и общим превосходством акционерной организации бизнеса, которая допускала любое число акционеров, -в то время предписанное законом число партнеров в частных концернах не могло превышать шести. Невозможно было далее мириться с абсурдностью закона, который, по признанию Лорда Ливерпуля, позволял "дать банковской системе любое определение, за исключением того, где бы говорилось о ее устойчивости и стабильности." [См. J. Horsley Palmer, "Causes and Consequences of the Pressure on the Money Market", 1837.] Частичная победа, одержанная при подготовке закона 1826 г. партией, которую мы теперь с полным правом можем называть партией свободного банковского бизнеса, дала дополнительный толчок общей дискуссии, и эта теш несколько раз поднималась на заседаниях Клуба Политической Экономии (Political Economy Club). Клуб был основан Туком (Tooke) с целью поддержки принципов свободной торговли, и вполне естественным образом начала обсуждаться возможность их распространения на банковский бизнес. Главным сторонником такого расширения дискуссии стал Сэр Хенри Парнелл (Sir Henry Parnell), подтолкнувший участников [см. Political Economy Club: Minutes of Proceedings", Vol. VI, February 6th, 1826 (p. 39)] к обсуждению вопроса о том, "нельзя ли обеспечить надежное средство обращения путем предоставления банковскому бизнесу абсолютной свободы от какого-либо вмешательства со стороны законодательных органов". Впоследствии этот же вопрос в том или ином виде поднимался еще не один раз. [Там же, May 4th, 1829 (р. 33); January 13th, 1831 (p. 220--221); March 1st 1832 (р. 231--232); May 3rd, 1832 (р. 39).] Парнелл упорно отстаивал тезис о том, что право на эмиссию банкнот не должно быть монополией Банка Англии и что как лондонские, так и провинциальные банки должны иметь свободный доступ к эмиссионной деятельности. Однако трое из числа наиболее крупных исследователей того времени -- Тук, Дж. У. Норман (G. W. Norman) и Мак-Куллох (MacCulloch) -отвергали эту точку зрения. Парнелл отстаивал идею свободного банковского бизнеса в своем памфлете, написанном в 1827 г. ["Observations on Paper Money, Banking and Overtrading, including those pans of the evidence taken before the Committee of the House of Commons which explained the Scotch System of Banking."] Выступления шотландских банкиров перед Палатой Общин в 1826 г. [Committee of the House of Commons on Scotch Banking] привлекли внимание Парнелла к существовавшей в этой стране практике регулярного взаимопогашения (клиринга) банками чужих векселей и выплаты возникавшей в результате этого чистой задолженности банкнот. Такая практика, считал Парнелл, имела первостепенное значение для свободной банковской системы и являлась чрезвычайно эффективным средством контроля над объемом эмиссии. Он утверждал, что в условиях свободы всякий банк заинтересован не только в удержании в определенных границах собственной эмиссии, но также и в использовании имеющейся у него власти для предотвращения чрезмерного накачивания обращения бумагами какого-либо другого банка [там же, с. 86--87]. Ежедневно банки получают от своих клиентов банкноты других банков, в виде депозитов либо через возврат кредитов; при этом ни один банк не захотел бы вновь пустить в обращение чужие банкноты в ущерб собственным, а предпочел бы вернуть эти банкноты их эмитентам. В случае, если банк А получит таким образом банкнот банка В больше, чем банк В -- банкнот банка А, получится положительный клиринговый баланс в пользу банка А, который может требовать погашения этого баланса из золотых резервов банка В. Следовательно, если какой-либо банк выпустит в обращение чрезмерное количество банкнот, у остальных банков баланс по отношению к нему окажется положительным, и возникший отток резервов положит конец его экспансии. Такой контроль через механизм клиринга основывается не на предъявлении банкнот населением для их погашения, а на взаимообмене банкнотами между самими банками. Вероятно, этот механизм работал бы гораздо быстрее, чем механизм, основанный на оттоке за границу драгоценных металлов в результате падения курса национальной валюты. По словам самого Парнелла, "именно этот постоянный взаимный спрос банков на металлические деньги полностью реализует принцип конвертируемости банкнот, и избытка бумажных денег или их обесценивания произойти не может из-за недостатка своевременного и активного спроса на золото. То, что в Англии возможность обменивать бумажные деньги на золото не предотвратила образования избытка бумажных денег, поскольку повышение спроса на золото не происходит сразу после образования такого избытка, должно быть отнесено на счет английской банковской системы." [Там же, с. 88.] Полемика между Парнеллом и Мак-Куллохом приобрела более ясные очертания с выходом в свет памфлета Мак-Куллоха ["Historical Sketch of the Bank of England with an Examination of the Question as to the prolongation of the exclusive privileges of that Establishment", 1831] и написанного Парнеллом ответа на него [A Plain Statement of the Power of the Bank of England and the Use it has made of it; with a Refutation of the Objections made to the Scotch System of Banking, and a Reply to the Historical Sketch of the Bank of England", 1832.]. В этой дискуссии Мак-Куллох впервые выдвинул важные теоретические аргументы против свободы банковского бизнеса. В отношении проблемы совокупного обращения страны в целом он считал, что, пока соблюдается принцип свободной конвертируемости денег в золото, эмиссия новых денег неспособна привести к падению их стоимости ниже стоимости монет. Действительно, избыточная эмиссия может снизить стоимость всех средств обращения в данной стране -- как золота, так и бумажных денег. Однако как только возникнет такая сверхэмиссия, начнется отток золота за границу, банкноты будут предъявлены эмитентам к оплате, и те, дабы избежать истощения своих резервов и поддержать свою способность к погашению обязательств, вынуждены будут сократить масштабы эмиссии, что приведет к восстановлению стоимости денег и воспрепятствует дальнейшему оттоку золота. Таким образом, по мнению Мак-Куллоха, предъявление публикой банкнот к погашению служит средством постоянного контроля над объемом эмиссии. На этот аргумент Парнелл мог ответить, как он и сделал, что обязательства свободно обменивать банкноты на золото, которые, по Мак-Куллоху, должны были предотвращать банковскую сверхэмиссию, в равной мере эффективны и в рамках системы множества банков, и в случае наличия только Банка Англии. Последний же на протяжении своей истории часто прибегал к сверхэмиссии, и когда это происходило, принцип сокращения срабатывал отнюдь не совершенно, поскольку Банк вечно применял его слишком поздно. Мак-Куллох, однако, развил свою мысль дальше, пытаясь доказать, что свободная система банковского бизнеса в большей степени, чем система с ограничениями, подвержена частому возникновению сверхэмиссии. Причиной этого Мак-Куллох считал то обстоятельство, что конкуренция в среде многочисленных банков рано или поздно заставляет один из них снизить учетную ставку с целью расширения сферы своего влияния. Этому будут вынуждены последовать и все остальные банки. Мак-Куллох предвидел и возможные возражения на это со стороны своих оппонентов. Действительно, было бы логично предположить, что банкноты того банка, который первым попытался бы расширить свою деятельность, были бы в ответ на это возвращены для погашения. Таким образом, собственные интересы и необходимость сохранять свои резервы должны предупреждать такие действия. Мак-Куллох, однако, считал, что такая схема не будет работать, поскольку в ситуации, когда снижающийся курс национальной валюты заставляет торговцев требовать обмена банкнот на золото, к погашению они предъявляют все попавшие им в руки банкноты. При этом они не станут спрашивать, кто именно виноват в сверхэмиссии, и, следовательно, доля банкнот, которая предъявляется для погашения в банк, явившийся причиной избыточной эмиссии, равняется доле, предъявляемой всем остальным. [Было бы более логично предположить, что пропорция, в которой банкноты будут возвращены в каждый из банков, равна доле банкнот этого банка в совокупном обращении.] Последние, таким образом, вынуждены нести на себе часть бремени сверхэмиссии, и, пожелай они удержать свои резервы на прежнем уровне, им бы пришлось сократить масштабы собственной эмиссии. Что же касается банка-экспансиониста, он сможет и дальше покушаться на чужие резервы. Маловероятно, что банки станут бесконечно мириться с потерей сферы своего влияния и растратой резервов, поскольку, доведенный до своего логического предела, этот процесс, в конце концов, закончится их истощением и фактической монополией банка-экспансиониста. Банки, таким образом, будут просто вынуждены последовать политике экспансии в целях самозащиты. Отсюда следует, что, если хотя бы один банк решится на проведение подобной политики, она станет всеобщей. Обнаружить утечку золота на ранних стадиях развития событий не удастся, а возникшие значительные масштабы сверхэмиссии, в конце концов, приведут к чрезвычайно тяжелому кризису. Смысл тезиса Мак-Куллоха заключается в том, что отнюдь не банк-экспансионист подчинен контролю со стороны консервативных банков; напротив, последние контролируются первым. Надо заметить, что Мак-Куллох при этом говорит исключительно о предъявлении населением банкнот к погашению, то есть о том механизме, который неизменно запаздывает. Ведь сверхэмиссия способна изменить валютные курсы лишь после того, как она повлияет на структуру цен и производства, посеяв при этом зерна кризиса. Мак-Куллох, таким образом, полностью игнорировал идею Парнелла о действии механизма клиринга. Мак-Куллох выдвинул еще один аргумент против свободы занятия эмиссионным бизнесом. Он был связан не столько с вероятной сверхэмиссией вообще, сколько с тем злом, которым грозит сверхэмиссия одного или нескольких банков. Очевидно, что банкротство какого-либо банка несет убытки для определенной части населения, а именно -- для владельцев выпущенных им банкнот. По мнению Мак-Куллоха, государство должно регулировать банковский бизнес, чтобы предотвратить такого рода убытки людей, неспособных различить банкноты плохих и хороших банков. Бывает также, что люди обладают необходимой для подобных выводов информацией, но не могут отказаться от получения выплат в виде вызывающих сомнения банкнот из-за опасений не получить вообще ничего. [Там же, с. 8--9. "Люди, не желающие вмешательства, заявляют, что, в отличие от металлических денег, являющихся законным средством платежа, банкноты лишены такой привилегии, и любой, кому они не нравятся, вправе не принимать их к оплате; однако что бы ни было написано в законе, во многих местах на практике они служат законным средством платежа и не могут быть отвергнуты без опасений создать при этом множество неудобств для участвующих в сделке сторон. Следует также заметить, что рабочие, женщины, дети и прочие группы населения, в разной степени неспособные самостоятельно судить об устойчивости банковских учреждений, тем не менее, имеют дело с деньгами и, таким образом, подвержены риску быть обманутыми."] Это является убедительным аргументом за ограничение хождения банкнот небольшого номинала. Ведь именно наиболее уязвимые группы населения, как правило, имеют на руках лишь небольшую сумму (скажем, меньше 5 фунтов). На самом деле, основание для запрещения однофунтовых банкнот, отмеченное самим Мак-Куллохом, состоит в более высокой вероятности допуска в обращение поддельных банкнот мелкого номинала. [Естественно предположить, что банкноты на мелкие суммы изучаются на предмет подделки менее тщательно, чем банкноты крупного номинала.] Другой тезис, для доказательства которого Мак-Куллох, впрочем, не привел почти никаких аргументов, состоял в том, что, в то время как Банк Англии поддерживал свои золотые резервы на уровне, соотносящемся с возможным спросом на металл в период кризиса, в ситуации множества конкурирующих друг с другом банков ни один из них не захотел бы взять на себя бремя общей ответственности и понадеялся бы на усилия других. В том виде, в котором этот тезис был выдвинут Мак-Куллохом, он был неубедителен a priori, не имея в то же время и достаточных практических оснований. Вне всякого сомнения, находясь под впечатлением событий 1825 г., Мак-Куллох высоко отзывался о возможностях институтов, подобных Банку Англии, способных оказать помощь во время кризисов путем расширения эмиссии и предоставления почти неограниченных кредитов переживающим трудные времена фирмам с устойчивой репутацией. По мнению Мак-Куллоха, при альтернативной системе с несколькими банками ни один из них не был бы в состоянии породить в других такую уверенность в собственном могуществе и убедить всех принимать свои банкноты. Во времена всеобщего недоверия все они были бы вынуждены сворачивать, а не расширять свою деятельность. В ответе Парнелла, основанном главным образом на критическом разборе политики Банка Англии за предшествующие полвека, не содержалось каких-либо попыток поспорить с главными аргументами Мак-Каллоха против диффузии эмиссионных прав. Происходившие примерно в то же самое время события в Америке заставили сформулировать свою позицию в отношении проблем эмиссионной деятельности и американских исследователей. В начале 30-х годов значительный вклад в дискуссию был внесен Элбертом Гэллэтином ["Considerations on the Currency and Banking System of the United States", 1831]. При проведении анализа истории американского банковского дела, он был, без сомнения, поражен частотой, с которой банки приостанавливали свои выплаты, и наиболее интересовавшей Гэллэтина темой стал поиск способов, позволивших бы удерживать банковскую эмиссию в отведенных для нее пределах. Для этого он рекомендовал гораздо более жестко лимитировать как объем эмиссии, так и размеры всех прочих обязательств, разрешенных банку законом. [В качестве конкретного норматива он предложил, чтобы объем займов не превышал собственные капиталы банка более, чем в два раза. Это само по себе имело бы эффект ограничителя эмиссии, однако Гэллэтин также рекомендовал особо лимитировать выпуск банкнот двумя третями от суммы банковского капитала.] Гэллэтин считал, что наилучшим способом, который бы позволил полностью избежать опасности потери банком платежеспособности, было бы инвестирование средств банка в государственные ценные бумаги. [Впрочем, реальное функционирование системы депонирования облигаций уже спустя некоторое время продемонстрировало ошибочность этого тезиса.] Правда, он сомневался в целесообразности такой политики для Соединенных Штатов ввиду небольшого объема находящихся там в обращении государственных ценных бумаг. Как бы то ни было, глубоко позитивное впечатление на Гэллэтина произвела шотландская банковская система [там же, с. 94] с ее высокоразвитыми депозитным бизнесом и системой выдачи наличных кредитов. [В определенной степени эта система соответствует современному методу займа через овердрафт (method of loan by overdraft).] Наиболее действенным методом предотвращения избыточной эмиссии Гэллэтин считал практику частого межбанковского обмена банкнотами, с успехом опробованную в Шотландии и применявшуюся альянсом Банков Бостона и Банком Соединенных Штатов [там же, с. 95]. Несмотря на щедрые похвалы в адрес шотландской системы, Гэллэтин, тем не менее, не поддерживал распространение свободной конкуренции за пределы ссудного и депозитного бизнеса, то есть на эмиссионную сферу. Многие современники Гэллэтина считали, что депозиты, в отличие от банкнот, не оказывают никакого влияния на совокупное обращение и, следовательно, на цены. Интересно, однако, что Гэллэтин подобной черты между депозитной сферой и выпуском банкнот не проводил. Напротив, он специально оговаривался, что "кредиты на текущих счетах, а также депозиты наших банков по своему происхождению и функционированию совершенно идентичны банкнотам; у нас, таким образом, нет другого выхода, как рассматривать сумму кредитов к выплате до востребования, зафиксированных в балансах ряда банков, в качестве составной части денежной массы Соединенных Штатов." [Там же, с. 31.] Не приходится сомневаться в том, что Гэллэтин не только отчетливо понимал суть той роли в совокупном обращении, которая принадлежала чекам, выписываемым по текущим счетам, но и осознавал четкое сходство между выдачей новых займов путем кредитования текущих счетов и выпуском в обращение банкнот. Вероятно, критерием различия между банкнотами и депозитами Гэллэтин считал сферу их признания (generality of acceptability). ["Отличие чеков от банковской эмиссии состоит в том, что банкноты принимаются к платежу исключительно на основании общего доверия к банкам, в то время как чеки -- на основании особого рода доверия к выписавшему их лицу." См. Gallatin, "Suggestions on the Banks and Currency of the Several United States, etc.", 1841, p. 13.] Среди тех, кто прочел труды Гэллэтина, был и директор Банка Дж. У. Норман ["Remarks on Currency and Banking", 1833]. Норман отверг тезис Гэллэтина и Пэрнелла о том, что механизм клиринга может служить эффективным средством контроля за размерами банковской эмиссии. Ведь если стремление к экспансии захватит все либо большинство банков, пояснял он, частые межбанковские обмены банкнотами будут бесполезны с точки зрения контроля за сверхэмиссией, поскольку клиринг в условиях синхронной экспансии банков не приведет к изменению межбанковских балансов. Сам Норман придерживался мнения, что те сферы банковского бизнеса, которые он называл "истинными и законными его объектами", могут и должны быть предоставлены свободной конкуренции [там же, с. 27 и с. 42]; выпуск же банкнот, по его мнению, был одним случаем из ста, где существование монополии должно было остаться незыблемым [там же, с. 25--26]. Поэтому Норман придерживался идеи полной ликвидации всей эмиссии рядовых банков страны [там же, с. 58]. Видимо, первым автором, давшим четкое объяснение причин, по которым конкуренция в эмиссионной деятельности не может отождествляться с конкуренцией в других сферах бизнеса, был С. Дж. Лойд (S. J. Loyd) (впоследствии Лорд Оверстоун (Lord Overstone)). "Естественным благом, приносимым обществу конкуренцией" -- говорил он, "является то, что она пробуждает в производителе изобретательность и трудолюбие. Как следствие, общество снабжается товарами наилучшим образом, как с точки зрения их качества, так и количества, и, к тому же, по самым низким ценам. В то же время весь ущерб от просчетов производителя несет он сам, а отнюдь не общество. Что же касается бумажных денег, то здесь интересы общества лежат в совершенно другой плоскости. Целью здесь является плавное сбалансированное регулирование количества денег в обращении, зафиксированное законодательством. От последствий ошибок в этой сфере в гораздо большей степени страдает именно общество, нежели сам эмитент." [Из памфлета "Further Reflections on the State of the Currency and the Action of the Bank of England", 1837, p. 49.] Лойд, Норман и Мак-Куллох впоследствии стали видными представителями денежной школы (currency school) и активными сторонниками Закона Пила. Поэтому их присутствие их в лагере противников свободного вхождения в банковский бизнес вполне объяснимо. Более странно обнаружить там Тука, который был одним из лидеров Движения за свободу торговли и, кроме того, являлся наиболее видным выразителем тех взглядов на деньги и кредит, которые впоследствии оформились в так называемую банковскую школу (banking school). Представители этой школы выступали против всяких законодательных ограничений на размер банковской эмиссии, считая, что установление ее конкретного предела в зависимости от рыночного спроса должно быть отдано на усмотрение органов, выпускающих банкноты. Разделяя подобные взгляды [по крайней мере, до 1840 г.], Тук все же оставался ярым противником внедрения свободной торговли в банковскую сферу. "Что касается свободы бизнеса в банковской сфере в том смысле, как эта свобода зачастую толкуется, -- говорил он, -- то здесь я согласен с одним американским журналистом, который как-то заметил, что свободный бизнес в банковском деле является синонимом свободы жульничества." Подобные претензии "ни в малейшей степени не основываются на аргументах, сходных с теми, что используются в требованиях о свободе конкуренции в производстве. Банковская сфера есть область государственного регулирования, попадающая в сферу компетенции полиции" ["History of Prices", 1838, Vol. III, p. 206]. Это высказывание Тука бесконечное число раз цитировалось противниками свободы банковского бизнеса в Европе, став для них неким подобием лозунга. Массовые приостановки денежных выплат, имевшие место в 1837 г. в Америке, привели к новому витку споров по другую сторону Атлантики. Впоследствии эти споры оказали существенное влияние и на европейскую мысль. Двое авторов -Ричард Хилдрет (Richard Hildreth) и Г. Ч. Кэйри (H. C. Carey) -- были особенно категоричны в том, что события 1837 г. послужили сильным доводом в пользу свободы банковского бизнеса. Хилдрет ["The History of Banks to which is added a Demonstration of the Advantages and Necessity of Free Competition in the Business of Banking", 1837] подверг резкой критике царивший в Америке дух протекционизма, заявив, что, если бы свободной конкуренции было дозволено сменить существовавшую систему политического вмешательства и монополизма, последствия кризиса не были бы столь серьезны. В свою очередь, Кэри "The Credit System in France, Great Britain, and the United States", 1838] встал на защиту американской банковской системы, подчеркивая тот факт, что эта система, не будучи, разумеется, безупречной во всех отношениях, предоставляла гораздо больше услуг, чем банки любой другой страны. Кэри также утверждал, что банкротства в Америке были гораздо более редким явлением, чем в Англии. [По словам Кэри, с момента учреждения в Америке первых банков и до 1837 г. общее число банкротств в этой стране так и не достигло аналогичной цифры для Англии лишь за три года 1814--1816 гг.] Сравнивая банковские системы в различных американских штатах, Кэри обнаружил, что в тех из них, где вхождение в банковскую деятельность было наиболее беспрепятственным, случаи банкротств были относительно редки. Это подтолкнуло Кэри к предположению, что сами принципы ограничительной системы с неизбежностью ведут к чрезмерной банковской экспансии. "Система привилегий в банковском деле, -- писал он, -- является результатом ошибочных суждений о том, что деятельность банков отлична от всех остальных видов коммерции; что якобы в их руках находится инструмент извлечения высоких прибылей и право на осуществление этой деятельности должно оставаться привилегией, продаваемой только избранным лицам. Общество, находящееся во власти подобных ложных взглядов, требует уплаты крупных сумм в качестве компенсации за использование этой привилегии, вынуждая тем самым банки действовать далеко за пределами собственного капитала." [Там же, с. 89. Курсив наш.] Считая шотландскую систему более продвинутой по сравнению с английской, Кэри все же не признавал ее полностью удовлетворительною, поскольку она не позволяла учреждать банки с ограниченной ответственностью там же, с. 80--82]. Наиболее слабым местом в работе Кэри было его теоретическое обоснование тезиса о том, что банковская система, действующая в условиях жестких ограничений, с большей вероятностью порождает экономические кризисы [там же, с. 57]. Объяснение, данное Кэри, позднее получило довольно значительное развитие во Франции. Ошибочно считается, что впервые этот аргумент был выдвинут Кокеленом (Coquelin). Вначале принимается предположение, что если существует лишь один или несколько привилегированных банков, то неизбежно возникает дефицит долгосрочных инвестиций. Некоторая часть средств приобретается самими же банками, а на руках у населения остается значительный объем свободных средств в виде сбережений, не нашедших выгодного применения в инвестиционной сфере в данный момент. Эти средства депонируются в банки, что создает почву для расширения банковской эмиссии. Выпуская в обращение банкноты, банки усугубляют избыточность ликвидного капитала, а это приводит к дальнейшему росту депозитной массы. Этот процесс будет повторяться до тех пор, пока, наконец, владельцы депозитов не найдут другого применения своим средствам, скажем, за пределами страны. В этом случае они потребуют у банков возврата своих денег, породив тем самым проблемы в банковской сфере. Банки будут вынуждены прибегнуть к возврату ранее выданных займов, и нехватка капитала станет еще более острой. Все это происходит вследствие того, что в результате изначальных препятствий для инвестирования средств значительная их часть осуждается банкам лишь на короткое время, но инвестируется последними в такой форме, которая уже не может быть реализована в деньги немедленно. ["Хотя банковские кредиты отдельным людям выдаются лишь на некоторое время, с позиций общества как целого кредиты выдаются навсегда."] Теория гласит, что, если бы разрешение на учреждение выдавалось большему числу банков, вложения в уставные капиталы банков явились бы каналом прямого инвестирования средств общества. Эти средства были бы предоставлены банкам теперь уже не в краткосрочное, а в долгосрочное пользование, уменьшив тем самым опасность возникновения нестабильности [с. 59]. В противоположность этому, Конди Pare (Condy Raguet) придерживался чрезвычайно неблагожелательной позиции в отношении американской банковской системы ["Treatise on Money and Banking", 1839]. Книга Pare была более общим и теоретическим исследованием, чем книга Кэйри. В ней была совершена попытка выработать единую кредитно-денежную теорию в отношении вопросов, касающихся приостановок денежных выплат. Pare указал на то, что принцип взаимной коррекции между торговым балансом и направлением потоков наличности, к тому времени уже сформулированный в теории международной торговли, можно применить и к балансу взаимных обязательств различных банков в одном городе, либо групп банков в разных городах, возникающих в результате эмиссионной деятельности. Этот механизм мог бы стать средством удержания эмиссионной деятельности банков под контролем. Особый упор делался на важность незамедлительного погашения банкнот до востребования и частого взаимообмена банкнотами, сопровождающегося выплатой межбанковских балансов. В отличие от Кэри, Pare считал, что наилучшей системой стало бы установление личной (неограниченной) ответственности акционеров банков. Однако он сомневался в реалистичности введения подобной системы в Соединенных Штатах, где организация компаний по принципу ограниченной ответственности уже давно укоренилась. Решительно возражая против свободы эмиссионной деятельности в широком смысле этого слова, Pare, тем не менее, был очень благожелательно настроен в отношении Нью-йоркской системы депонирования облигаций. Данное им объяснение причин, по которым избыток предложения кредитов ведет к промышленному буму, сменяемому затем кризисом, содержит в себе идеи, предваряющие современную теорию делового цикла. Конец бума наступает тогда, когда возникает спрос на наличность для ее последующего вывоза за границу. Для того чтобы платить по своим банкнотам, банки, в свою очередь, вынуждены требовать возврата кредитов от своих должников. В результате этого возникает нехватка денег, приводящая к падению цен на товары и недвижимость. "К концу этой катастрофы выясняется, что на протяжении всего периода потребление росло быстрее, чем производство, что общество в результате оказывается беднее, чем было вначале; что вместо пищи и одежды оно получает в свое распоряжение железные дороги и каналы, в количестве, достаточном для перевозки в два раза большего объема товаров, чем тот, что имеется в наличии, и что все признаки процветания, проявляемые в период постепенного роста денежной массы, ничем не отличаются от признаков богатства и благополучия, демонстрируемых транжирой, когда он проматывает свое состояние, -- а значит в точно такой же степени обречены на скорое наступление периода упадка и бездеятельности." [Там же, с. 137. Курсив дан в соответствии с оригиналом.] Дальнейшим вкладом в дискуссию стало еще одно эссе Гэллэтина ["Suggestions on the Banks and Currency of the Several United States in Refererence principally to the Suspension of Specie Payments", 1841]. По своей сути это -- призыв к возобновлению денежных выплат. К тому времени Гэллэтин встал на позиции, враждебные банковской эмиссии вообще. Отсюда его убеждение в том, что центр внимания следовало бы сместить с эмиссии банкнот на прочие банковские услуги, не требующие эмиссии бумажных денег, в частности, на валютные операции, операции по пересылке денег, а также взыскание долгов и вложение свободных остатков средств. Гэллэтин надеялся, что со временем банки будут учреждаться лишь для этих целей, не претендуя на владение эмиссионными правами. Он проводил различие между двумя толкованиями термина "свобода банковского бизнеса" [там же, с. 69]: "Первое из них подразумевает то, что всякому человеку или ассоциации людей позволяется выпускать бумажные деньги на идентичных условиях. Второе -- что бумажные деньги могут выпускаться всяким человеком или ассоциацией людей вне каких бы то ни было законодательных ограничений." Что касается первого из этих толкований, которое после выхода в свет Нью-йоркского законодательства 1838 г. использовалось почти всеми англоязычными исследователями, то его Гэллэтин был готов поддержать. Вместе с тем, по его мнению, абсолютная конкуренция не должна была распространяться на банковское дело [там же, с. 70], поскольку цели, достигавшиеся посредством конкуренции в производстве товаров, в частности, снижение стоимости и улучшение качества, не были актуальны для банковского бизнеса. Мы уже несколько раз ссылались на тезис свободного банковского бизнеса о том, что в рамках конкурентной системы существует автоматический механизм, отслеживающий сверхэмиссию. Принцип его действия состоит в том, что банкноты банков, выпустивших чрезмерное их количество, возвращаются к своим эмитентам в обмен на золото. В той части, в которой он зависит решения широкой публики поменять векселя на золото, этот тезис уже был опровергнут Мак-Кулохом. Но ведь остаются еще взаимные обязательства самих банков. Мы также уже приводили критическое замечание Нормана о том, что и в этом случае механизм оказывается неэффективным, если все либо большинство банков решаются на экспансию и действуют при этом синхронно. Теперь мы переходим к рассмотрению аргументации, выдвинутой Маунтифортом Лонгфилдом (Mountifort Longfield) [он написал серию из четырех статен о проблемах банковской и денежной систем в Dublin University Magazine за 1840 г. Приведенная аргументация относится ко второй из этих статей (февраль 1840 г.)], который отвергал действенность такого механизма даже в случае экспансии лишь одного банка. Он иллюстрирует свой тезис арифметическим примером. Рассмотрим два банка, А и В [А и В могут так же обозначать две группы банков, одна из которых придерживается консервативной политики, а другая -- экспансионистской], принадлежащих к одной сфере бизнеса, а именно -- к сфере кредитования путем эмиссии банкнот. Предположим также, что на начальном этапе масштабы деятельности А и В были идентичны и банки имели равные объемы золотых резервов, так что для обоих: Эмиссия векселей = 40 тыс. фунтов. Золотые резервы = 15 тыс. фунтов. Еженедельно каждый из банков выдает кредиты на сумму в 10 тыс. фунтов в форме платежных обязательств, получая при этом такую же сумму через погашение займов. Предположим, что возврат долгов каждому банку производится частично банкнотами самого же банка, а частично -- банкнотами другого банка, причем соотношение двух частей приблизительно равно пропорции каждого из банков в совокупном обращении. Таким образом, в банк А еженедельно поступает 5 000 его собственных банкнот и 5 000 -- выпущенных банком В. Так же обстоит дело и в случае с банком В. В результате ежедневный либо еженедельный обмен банкнотами между банками приводит к нулевому балансу без какого-либо перемещения золота из одного банка в другой. Предположим теперь, что банк А вдруг решает увеличить масштабы кредитования на 20 тыс. фунтов и добавляет эту сумму к своей эмиссии; эмиссия же банка В остается неизменной. В результате соотношение эмиссий двух банков изменяется с 1:1 до 3:2 в пользу банка А. Теперь В получит уже 6000 банкнот банка А, лишь 4000 -- своих собственных, и через неделю возвратит 6 000 банкнот А в банк А. Но ведь и масштаб операций банка А вырос и соотносится с аналогичным показателем В в той же пропорции 3:2. Отныне еженедельно размер выдаваемых кредитов, а значит, и сумма, возвращаемая в банк его должниками, с