Информация о своей «колыбели» - экологической нише и прежнее видовое поведение с ней связанное у северных палеоантропов было скрыто под адаптационными наслоениями. Они, как мы знаем, появились в период странствий ещё предыдущих поколений, а значит, были забыты и психологические и адаптационные наработки оставшиеся от хабилисов. Под действием раздражителей встретившиеся им в конечном пункте странствий в южном направлении некоторые моменты прежнего видового поведения были востребованы, и выведены на поверхность подсознания, что изменило качество подсознательной информационности, а значит и поведения в некоторых моментах бытия. Из двух надстроек и сценариев картин мира палеоантропов синтезировалась совершенно новая. Это их формальное объединение, повлекло за собой кардинальные, революционные изменения образа жизни, а значит, стало одним из факторов в изменении физиологических критериев. Но не нужно ставить знака равенства между культурой даже самых ранних сапиенсов с культурой палеоантропов потому, что произошла качественная подвижка в насквозь застывшем культурном поле созданной ещё архантропами в процессе палеолитической революции. Культура палеоантропов у сапиентных гоминин, с самого начала их становления как вида стала подтачиваться и дробиться при функционировании в новых социальных условиях. Но всё новое возникало и вырабатывалось на фундаменте картин мира, который создали архантропы и усовершенствовали, как могли, палеоантропы. Кроме того, пресапиенсы оставили прежними образ жизни, способы хозяйствования и охоты, а так же культурные традиции палеоантропов и их ритуалы, может быть выражавшиеся пока только в охотничьих танцах.
Таким образом, наиболее вероятно то, что первые контакты при таком образе жизни были у детей, которые с рождения умели хорошо плавать и могли, не боясь отплывать от матерей на значительное расстояние. Познавательная потребность детей всегда выше, чем у взрослых, у которых имеется определённый сектор жизненноважных интересов ограниченный функциональными обязанностями. В результате освоения такого объёмного пространства как акватория соседней праобщины расположенной на противоположном берегу и происходила ориентировка и ознакомление с новыми образами жизни обеих праобщин. Это имело очень большие последствия. Контакты, между детьми первого детского возраста однажды начавшись с взрослением не прекращались, а наоборот крепли, потому, что с самого начала не было запрета со стороны матерей и пожилых женщин, которые присматривали за детьми старшего возраста, а у мужчин ещё со времени развития новых подвидов гоминин существовал генетически оформленный запрет на причинение фатального вреда детям, при благоприятных условиях жизни. Остатки такого запрета наблюдаются и у первобытного человека в большей степени заменённые в данном вопросе социальными моментами бытия, которые в принципе, в экстремальных случаях, допускали осознанное детоубийство, но это связано с трудностями жизненных ситуаций.
Дети, формирующихся пресапиенсов впитав элементы культуры соседской праобщины и став подростками, а затем юношами, всё равно определяли себя единым целым с охотничьими группами своего протототема. Затем, становясь взрослыми, вносили в свою культуру усвоенные элементы культуры соседской праобщины. Так было всегда, так есть и сейчас. Причём из-за детской любознательности в первую очередь теперь уже сознательным актом заучивались и воспринимались элементы культуры соседской праобщины, а свои воспринимались автоматически с раннего детства. Так это всё и осталось практически до наших дней и библейская фраза: «И сказал: истинно говорю вам: никакой пророк не принимается в своём отечестве». (От Луки. 4:24) Это ведь оттуда, из того далёкого далека. Мы все, а особенно наша молодежь, с лёгкостью воспринимаем информацию и культурные фрагменты из чужой культуры и скептически относимся к своей потому, что коллективная память поколений оставила в нашей психике вот такой неизгладимый след.