Да!
Поскольку дедушка запретил спать на лекциях, из них следовало исключить любые научные термины, латынь, цитаты и другую усыпительную муть.
Агент аккуратно предупредил меня, что в Семье есть парочка огненных парней. Когда им становится скучно, ребята, чтобы взбодриться, начинают стрелять в лектора.
А скучно им все. Когда мальчики слышат слово «трансцендентный», они справедливо решают, что над ними издеваются.
Тут-то и выяснилось, что я стал третьей попыткой наследников спятившего мафиози ознакомиться с мозговым вопросом.
Мда.
Первым был профессор Болонского университета. Он получил заслуженную пулю из аудитории за «дивергенцию и конвергенцию».
Вторым за «трансназосфеноидальный доступ» пал специалист из Амстердама.
Все было по-честному. Профессоров предупреждали о недопустимости таких выражений.
Семья, конечно, устроила им пышные похороны и вручила вдовам утешительные призы.
Тем не менее, затея с лекциями приобрела дурную репутацию. В академических кругах больше не было желающих подставлять лоб под золотые пули Семейки.
А волю изумленного маразматика надо было срочно исполнять. В банках прокисали деньги.
Этим-то и объясняется астрономичность предложенного мне гонорара. Устоять было невозможно.
Агент рекомендовал на первую же лекцию одеть бронежилет.
Вместо броника я приобрел в одном подвальчике два огромных капсюльных револьвера «Кольт» образца 1851 года.
Пули 36-го калибра пробивают навылет Библию, но местный закон такие штуки оружием не считает. В силу абсолютной старомодности они проходят по реестру антиквариата.
Да, их было человек сто. Очень много сигар, шрамов и проборов.
Бандитскими были все рожи, особенно у старушек. Бесспорно, в такой аудитории огнемет был бы уместнее древних «Кольтов».
Впрочем, пора было начинать.
— Господа и дамы! Я понимаю: для того чтобы мы могли сегодня заняться эволюционной историей мозга, вам пришлось отложить заказные убийства, контрабандные операции, а также другие полезные и увлекательные дела. Я много слышал о вашей Семье и
рад тому, что у нас с вами так похожи привычки и взгляды на жизнь.
Тут допотопные револьверы вынулись из портфельчика и многозначительно легли на лекторский столик. Разумеется, стволами к аудитории.
Курки я взводить не стал, но все равно возникла пауза.
Под проборами происходили волшебные процессы. Дергались и дымились усики.
Прошло секунд двадцать, прежде чем смуглая семейка засвистела, захохотала и принялась аплодировать. Затем вся аудитория сорвалась с мест. Сверкая зубами и бриллиантами, она ломанулась делать селфи со мной и моими револьверчиками.
Эта выкладка стволов (уже без ажиотации и селфи) превратилась в важную традицию, в непременный ритуал лекций.
Да. Стрелять мне так ни разу и не пришлось. Даже в старушек.
На тот момент я уже много лет занимался мозгом, не имея ни научных амбиций, ни уважения к науке. Дело в том, что мое ремесло основано на истинном цинизме. А он невозможен без точных и объемных знаний мозга человека.
Я изучал мозг не как ученый, а как диверсант, который досконально выясняет расположение окон, привычки охраны, сигнализацию и прочие свойства объекта, который ему предстоит атаковать.
Это «деловой подход». Он исключает обсасывание гипотез, не имеющих прямой объясняющей силы.
Однако если придерживаться именно его, то разгадка всех «секретов» неотвратима.
Полнота знаний о мозге доступна любому.
Но!
Чисто теоретическое изучение вопроса невозможно. Увы. Надо вскрывать черепа, потрошить полушария и мучить лабораторных крыс.
Лет пять придется посверкать в моргах ланцетом, а утренний бокал формалина занюхивать мозжечком мумии.
Но ланцет не отменяет ни зеленую тоску латыни, ни курганы тематической макулатуры.
Впрочем, постижение известного — дело нехитрое. Оно по силам даже болванам в белых халатах.
Работа механизмов мозга и его происхождение — предельно простой вопрос. Не говоря уже о «разуме», «мышлении» и «гениальности». Абсолютно все «загадки» мозга имеют вульгарное объяснение.
Наука тут, к сожалению, путается в показаниях и объяснить ничего не может. Что не удивительно. Разум и мышление — это не ее ума дело.
Но!
В союзе с наукой и нет никакой необходимости. Как и в принадлежности к ней. Особенно сегодня, когда роль ученого стала столь жалкой.
Да, фактура необходима. Но науку можно безнаказанно грабить, т.к. жаловаться ей некуда. И некому.
Кто такие «ученые»?
Эти милые бедолаги кладут жизни, чтобы добавить свой грошик в копилку научного знания. Ученые самоотверженно избирают тяжелую долю, лишения и бедность. Они жертвуют собой.