Древний Яхве был преимущественно богом праведности. Даровав своим почитателям Моисеев закон, он тем самым открылся им и жил в сознании тех, кто благочестиво соблюдал закон. После своего пленения иудейство, желая обеспечить себе искупление, потустороннюю жизнь и прославление Израиля, почувствовало потребность в любящем боге, который простил бы людям их грехи и распространил бы на них свою благодать, не требуя, чтобы они заслужили это безупречным исполнением закона. Это новое представление о боге появилось уже в писаниях более позднего иудейства и нашло свое выражение в народном благочестии. Но это представление нуждалось еще в прочном обосновании, подобном тому базису, которым, по-видимому, служил закон для учения о боге праведном. Тут-то и пришел на помощь гностицизм с его учением о соединении бога и человека в акте познания, с его благовествованием о ниспосланном с небес для искупления людей сыне божием, с его превращением мифического Иисуса в исторического, в носителя и проповедника всех тех религиозных идей, которые будили мысль за пределами официально-формальной иудейской религии. Тем самым новое представление о боге приобрело равноценное с законом «откровение».
«Гностицизм», — говорит В. Келер (Köhler), — «не имеет основателей; он представляет собой массовое религиозное движение». И он доказывает, что обычная ссылка церкви на Симона Мага, как на духовного отца этого движения, зиждется исключительно на «логике догматики» и лишена всякого исторического фундамента. Но если ненависть церкви к еретикам оказалась в состоянии измыслить родоначальника гностицизма, потому что она не знает безличных, массовых движений и нуждается в индивидууме, которого она могла бы предать персональной анафеме, то разве столь свойственная людям тенденция видеть свои идеалы воплощенными в определенных чтимых ими личностях не могла с таким же успехом выдумать Иисуса и приписать его личной инициативе христианское массовое движение? Теология неоднократно обращала внимание отрицающих историчность Иисуса на то обстоятельство, что существенной и Характерной чертой христианства является не столько учение его основателя, сколько, якобы, историческая личность последнего. Но один из главных представителей этой теологии, Буссе, утверждает, — и это следует рассматривать, как уступку по адресу «Мифа о Христе», — что «чисто исторический момент в сущности никогда не оказывает действия, а последнее исходит только от живого, наличного символа, в котором личное религиозное убеждение представляется в преображенном виде». Однако, если настоящей двигательной силой христианства был божественный Иисус, то что же может нас еще заставить думать, что основателем этой религии было историческое лицо?
Христианство не имеет своего основателя в обычном смысле этого слова, как не имеют его индуизм, религия Озириса, Диониса, Зевса или митраизм. Выросшее на почве религиозного голода и душевных потребностей массы, которой иудейская религия закона отрезала путь к спасению и которую мог утешить только бог любящий, а не праведный, оно возникло непосредственно из иудейства и стало с тех пор новой, отличной от него религией, прочным фундаментом для идей которой, послужил гносис и гипотеза исторического Иисуса.