Здесь se sustinere difficile от приведения формулировки Ч. С. Шер- рингтона, который подводит в этой теме жесткий и точный итог: «Зрительные рецепторы обычно располагаются вблизи ведущего полюса, и будучи расположены именно таким образом, устремлены в пространство, в направлении передвижения животного. Также обстоит дело с обонятельными рецепторами. Движущая масса тела позади, в форме вытянутой последовательности движущихся частей остального тела, с этой точки зрения является моторным придатком, который находится в распоряжении дистантных рецепторных органов, расположенных впереди. Сегменты, находящиеся на ведущем полюсе тела животного, вооруженные развитыми дистантными чувствительными органами, и являются тем, что носит название головы» (Шеррингтон Ч. С Интегративная деятельность нервной системы, 1969).
Следует отметить вслед за J. N. Leonard, что это «тесное соседство рта, мозга и органов чувств равно характерно и для самых примитивных животных, и для человека» (Life Before Man, 1977).
Ad verbum, это свойство имеет прекрасную иллюстративную базу в культуре homo: даже созданные религиозным воображением «боги», имеющие сверхъестественную природу и предполагаемую независимость от морфогенеза, наделены таким эволюционным завоеванием, какпоперечноротость;иточнотакже, как шимпанзе, вараны или раки, они имеют концентрацию основных рецепторов в переднем (верхнем) сегменте туловища. Беглого взгляда на изображение Кецалькоатля, Варшравана, Иеговы-Иисуса, Хиненуйтепо, Зевса et cetera достаточно, для того чтобы убедиться, что принцип расположения органа для захвата, измельчения, ослюнения пищи в тесном соседстве с основными рецепторами воображение homo аккуратно перенесло с развившихся животных и на своих «богов», не рискнув наделить последних чертами, абсурдными с точки зрения... эволюционной физиологии. A his stereotypis caris nemo abnegat etiam nunc, etsi nimio subtilius esset imaginari deum-patrem in iconis (quasi substantiam vetussimam), non transversariorem, sed cyclostomaticum (oricircularem), cum synthesi placodium squamarum mobilium in ore et chondroide ano periorale cum antennis.
(Примерно такая же картина ожидает нас и при рассмотрении у самых разных видов животных принципов конструкции пищеварительной, дефекационной, половой систем, строения внешних органов et cetera.)
Прочность стереотипа о «многообразии» животных форм связана с объяснимой «местечковостью» наших представлений: все отличия, например, бегемота от крысы, а кошки от человека, сегодня кажутся homo крайне существенными и чуть ли не фатальными.
Это неудивительно, так как homo, никогда не наблюдавший иных форм и принципов жизни, кроме его окружающих, через таксономические культы науки и различные классификации приучается видеть «многообразие», отчасти игнорируя фактор родственности всех организмов, и то обстоятельство, что все формы жизни неизбежно «упаковываются» в единый глобальный принцип образования, размножения и умирания. Так, нумизмат, запертый в своей страсти к редким монеткам, видит чрезвычайные и важные различия между сестерцием Марка Аврелия и рублем Брежнева; в его коллекционерском «мире» имеют роковое значение: глубина насечки на гурте, потертости буквочек и царапины, век изготовления, металл, стоимость и т.н. историко-культурное значение.
Но следует признать, что при всей важности (для нумизмата) перечисленных свойств, с позиций простейшего естествознания никаких принципиальных параметров, которые отличали бы древнеримскую монету от советской, все же не существует. И та и другая имеют аналогичную природу происхождения, функцию, значение и смысл. Появление и той и другой вызвано идентичными социальными обстоятельствами, и даже металл, послуживший для изготовления обеих, порожден едиными геологическими процессами.
Есть и еще множество характеристик, стирающих вообще всякие сущностные различия меж рублем, сестерцием и любыми другими монетками, вне зависимости от формальной несхожести их форм: брактеатности, многоугольности, отверстийности или других особенностей чеканки или отливки.
Все т.н. отличия монетки приобретают лишь в контексте игры homo в их собирательство, где разнообразие профилей на аверсах, гербов, надписей, форм и размеров — предлагаются как глобальные, принципиальные отличия, делающие одну монету сверхценной, а другую — менее ценной или и вовсе бросовой.
Ad verbum, эти различия не будут понятны не только представителю любого другого вида животных, но и многим homo; полинезиец 80-х годов XX века с одинаковой легкостью и без всякой «душевной боли» сделает рыболовное грузило как из одной, так и из другой монетки, хотя, может быть, скорее, выберет сестерций по причине его «серебряности», т.е. большей податливости к расплющиванию и сгибанию.