Напомню, что в тот период, когда создавалась религиознофилософская легенда о «личности», не было знаний о реальной продолжительности истории homo. О том, что (circiter) 100 (на тот момент) поколениям людей, зафиксированной истории — предшествовали (примерно) 80000 поколений людей, бывших обычными животными.
Не существовало никаких хотя бы приблизительных представлений о функциях мозга и нервной системы, о сравнительной нейрофизиологии и эволюции. Разумеется, не было даже догадок о том, что «личность», или «биологическая индивидуальность», есть обязательная функция мозга на любом уровне его развития, которая и позволяет существу самоосознавать себя и выстраивать отношения со своим организмом как с безусловной собственностью.
Sed рожденная в ту мифотворческую пору трактовка «личности» дожила в неприкосновенности и до наших дней.
К XIX веку религия, литература и философия окончательно «раскрасили» ее в пафосно-драматические цвета и, сакрализировав, передали XXI столетию как уникальную ценность и стержень всей земной истории и культуры.
Любопытно, что и сейчас «личность» предполагается не у вида homo во всей его естественноисторической полноте, а только у тех особей, что появились на свет, когда человек из дикого животного преобразился в существо, живущее по правилам социализации. (А этот период, как мы помним, составляет лишь 0,23-0,25% от общей продолжительности истории того homo, что перешел «рубикон Валлуа»).
У данного факта есть своя причина: мифологизированное понятие «личность», со всей ее атрибутикой, вроде «свободы воли»52, «греха», «стыда», «совести», «подвига» et cetera, никак не увязывается с образом обычного стайного животного, промышлявшего поиском падали и съедобных кореньев, хотя, как мы знаем, головной мозг у примерно 80000 «диких поколений» homo не имел существенных отличий от мозга последующих им 200 «социальных» поколений.
Е supra dicto ordiri человек и не мог унаследовать иную «личность», кроме той, что формировалась у всей его предковой цепочки за 500000000 лет и почти 2000000 лет демонстрировалась ранними homo.
Социальные игры и ритуалы, язык и интеллект могли лишь декорировать «личность» в соответствии с модами и тенденциями столетий, упорно научая животное homo играть «человека»; potius играть тот образ, который из ограничений, грез и традиций «вылепили» мифология и законы.
Прекрасно понимаю, до какой степени некорректно противопоставлять друг другу мифологию и биологическую реальность. Победитель в этой схватке предопределен, но у меня не было ни малейшего желания устраивать plangor infantium; я же не виноват, что подходящий мне емкий термин (личность) столь плотно оброс культурологическими ассоциациями и фантазиями.
Классическая эволюционная нейрофизиология на данную тему высказалась аккуратно, но твердо еще в середине XX века: «Те формы поведения, которыми отличались наши предки, жившие миллионы лет назад, все в нас гнездятся и при определенных условиях проявляются» {Орбели Л. А. Об эволюционном принципе в физиологии, 1961).
Следует отметить и факт принципиальной невозможности провести отчетливую демаркационную линию меж мозгом «диким» и «социализированным»: «Главная трудность этой проблемы состоит в том, чтобы понять, в какой степени человек отрывается от животного мира. Проблема осложняется необходимостью решить вопрос, который всегда является камнем преткновения — о соотношении биологического и социального факторов в развитии человека... Нам представляется, что этот вопрос также нужно решать с эволюционной точки зрения» (Карамян А. И., акад. И. М. Сеченов и эволюционная нейрофизиология, 1980).
Любая же попытка решения этого вопроса с «эволюционной точки зрения» неминуемо вынудит нас вернуться к простому пониманию того, что «все современные формы жизни являются прямыми потомками тех, которые жили задолго до кембрийской эпохи» {Darwin) и вынудит искать закладные, исходные черты «личности» во времена зарождения органической жизни.
Sed говорить о специфике «докембрийской» личности в высшей степени сложно, так как наши представления о нервной системе организмов той эпохи остаются строго теоретическими. (У нас немало красноречивых компонентов, дающих право на обоснованные догадки и аккуратные выводы, но еще нет и, вероятно, уже не будет связной и целой картины, т.к. нет аутентичного «препарата». Стиль и состояние всех палеозоологических находок как эдиакар- ской, так и предшествующих ей эпох не дают никакого основания предполагать, что такой «препарат» появится.)