Можно сделать еще одну попытку установить ее возраст.
Для этого следует обратиться к открытию Давида Феррье (1843- 1928), которое давно пылилось в закромах нейрофизиологии, будучи забытым и не очень востребованным.
Феррье еще в 1873 году установил, что верхняя височная извилина у всех высших млекопитающих животных является местом локализации слуховых функций. Возраст подобных формаций у животных (по самым робким и скромным подсчетам) — около 15-30 миллионов лет.
Я понимаю, что открытие Феррье не вооружает нас точными цифрами возраста исследуемой нами зоны, но прибавляет уверенности в неизменности функций верхней височной извилины в течение достаточно долгого времени, в который гарантированно «помещается» наш сверхкраткий (по меркам цереброгенеза) срок в два миллиона лет.
Достойно упоминания, что Уайлдер Пенфилд при электрораздражении «зоны Вернике» получил очень странный эффект.
«Когда раздражается слуховая область коры, субъект по-разному описывает звуковые ощущения: как звон, щелканье, прерывистый шум, щебетанье, гудение, стук и грохот, но у него никогда нет впечатления, что он слышит слова, музыку или что-либо, что представлено в памяти» (Пенфилд У. Г., Робертс Л. Речь и мозговые механизмы, 1965).
Имеем ли мы право предположить, что Пенфилд своим экспериментом извлек из верхней височной извилины ее древнюю биологическую программу, заложенный в ней «сложношумовой анализатор», который позже был переориентирован под речь?
Puto, что это было бы очень красивым и смелым, но ничем не подкрепленным предположением, ощутимо оказывающимся ultra limites factorum. Упоминания эксперимент Пенфилда, безусловно, достоин, но права на серьезные выводы он не дает.
Оставим его в покое (для будущих гениев нейрофизиологии) и посмотрим, что мы имеем доказанного и несомненного.
Ergo, та нейроанатомическая формация, которую мы сейчас называем Wernicke's area, или «центр понимания речи», существует как структура мозга не менее двух миллионов лет.
Она никогда и не могла иметь никакой иной специализации, кроме слуховой.
Безусловно, задняя треть верхней височной извилины является «эволюционно финальным» корковым образованием, задача которого — сложная анализация последовательных звуковых сигналов разной интонированности и высоты.
Как я уже сказал, в природе нет ничего, кроме человеческой речи, что полностью подходило бы под это определение и увязывалось бы с видовыми наклонностями и особенностями обладателя такой функции.
(Здесь мы еще не рассматриваем ни очевидную акустическую «скудость» речевого аппарата homo, ни ее причины. Absolute, это очень важная тема, возможно, расставляющая часть точек над i в вопросе зарождения и развития речи, но об этом — чуть позже.)
Да, существует пение птиц, которое фонетически так же слож- ноинтонированно, и разновысотно, и протяженно, и, возможно, информативно. Но эволюционная ориентация homo исключает потребность в сверхсложном «дешифровщике» птичьего пения. Потребность в нем могла бы быть оправдана только половой необходимостью, но заподозрить животное homo в сексуальном интересе к птицам довольно сложно.
Учитывая почти бесконечную вариабельность языка птиц и само количество этих «языков», расшифровка их звуков не могла дать и никакого особенного преимущества при охоте на них.
К тому же, все, что мы знаем о homo палеолита исключает возможность даже самой простой охоты, не говоря уже о технически сверхсложной охоте за птицами.
Среди млекопитающих тоже, scilicet, есть существа, коммуници- рующиеся с помощью очень сложных, многослоговых, голосовых последовательностей.
Это — Microchiroptera (летучая мышь), в особенности, такие ее разновидности, как антрозоусы, щелемордые и футлярокрылые мыши. (Впрочем, безусловным лидером является Tadarida brasilien- sis, способный на сложнопротяженный звук из 17-20 «слогов».)
Но и тут мы не сможем обнаружить никакой заинтересованности ранних homo в понимании их «языка», тем более что преимущественная часть «фонетики» летучих мышей располагается в тех частотах, что почти не воспринимаются слухом человека (22— 100 кГц).
Alias, из всех фонетически сложных, ритмизованных, протяженных, интонированных и продолжительных звуков естественного происхождения, в расшифровке (понимании) которых могло быть заинтересовано животное homo, остается только речь.
Но речь, по эволюционным меркам, — явление совсем недавнее. «Возраст» речи (даже если брать по запредельному максимуму) никак не превышает двадцати пяти тысяч лет.