Выбрать главу

Илл. 61. Диаграмма иллюстрирует гипотезу, согласно которой каждое

функциональное поле коры образует единицу с некоторыми частями

диэнцефалона, проекциями которых она становится в процессе

развития (по Пенфилду)

ла мозга, которые тот «разращивал» в процессе эволюции как соб­ственный тонкий инструментарий.

Более того (согласно схеме, илл. 61), каждое функциональное поле коры образует единицу со стволовыми структурами и рас­сматривается как целое. «Таким образом в коре находятся четыре больших поля, осуществляющие то, что может быть названо глав­ной линией связи с окружающим миром» (Cobb S. Fundamentals of Neuropsychiatry, 1944).

Происхождение этих четырех «единиц» увязано с развитием основных рецепторов, с усложнением и многообразием восприни­маемых ими раздражений и, соответственно, с потребностью в разви­тии анализаторов: «Большие поля коры мозга человека, находящиеся в височной, передней лобной и задней теменной областях, соединены в мозгу между собой, что делает возможным выполнение функций, которые скорее могут быть описаны как психические, чем мотор­ные и сенсорные. Все поля коры объединяются с субкортикальным серым веществом при помощи специфических и неспецифических нервных волокон проекционных систем» {Джаспер Г. Подкорковые взаимосвязи, 1954).

Меж схемой У. Пенфилда — Г. Джаспера и «парасагиттальными» схемами мозга крысы Дж. Олдса трудно не увидеть косвенную, но любопытную связь. Обе схемы, даже если и не являются «ключика­ми» друг к другу, то по крайней мере друг друга иллюстрируют. Рассмотрим их.

На всех схемах (см. илл. 60 и илл. 61) мы видим примерно одни и те же области: таламус, гипоталамус, гиппокамп, мамиллярные тела, пульвинар, межножковую ямку, ядра ретикулярной формации et cetera.

Как показывают опыты Дж. Олдса и его последователей, именно эти древние участки проявляют «жадность» к раздражениям, а по­лучив их, отвечают чрезвычайно мощной, концентрированной реф- лекторикой, резко меняющей обычное состояние мозга.

На схеме У. Пенфилда — Г. Джаспера те же самые анатомические участки мозга заявлены как локализаторы генерализующей ней­ронной «силы», которая и «выстроила» вокруг себя полушария моз­га, снабженные самыми различными проекционными, ассоциатив­ными, тонкомоторными и пр. центрами.

Эту мысль У. Пенфилда — Г. Джаспера подтверждает классика цито- архитектонических исследований, зафиксировавшая плавную, но от­четливую и явную этапность развития мозга: «Как показывают наши исследования, в области древней, старой и межуточной коры фор­мации переходят одна в другую путем последовательных переходов и в то же время прерывисто, так как и формации, представляющие собой эти переходы, отделены друг от друга линейными и резкими границами» ( Филимонов И. Н. Цитоархитектоника. Общие понятия.

Классификация архитектонических формаций // Цитоархитекто­ника коры большого мозга человека, 1949).

Ergo.

На основании опытов Дж. Олдса и его последователей мы с из­вестной долей уверенности можем предположить наличие в диф­фузных нейронных группах и ядрах мозгового ствола потенци­ал поиска интенсивного раздражения. Учитывая сопоставимость конструкции ствола по принципиальным признакам у всех позво­ночных (от самых примитивных до высших млекопитающих), допу­стимым будет и предположение, что это свойство характерно для древнейших церебральных структур на всей протяженности исто­рии головного мозга, начиная с протерозоя.

Что могло бы служить этим раздражителем?

В первую очередь это внешняя информация, являющаяся един­ственным и вечным «партнером» нервной системы и превосходным глобальным раздражителем.

Ad verbum, под «внешней» я подразумеваю любую среду, находящую­ся за пределами самой нервной системы, т.е. и иннервируемые ею ор­ганы и ткани.

Лучшее подтверждение тому — история рецепций, начавшая­ся в протерозое. На первоначальном этапе, когда нервная система была диффузна и слаба, ей вполне хватало тех несильных раздраже­ний, которые предлагали термо-, хемо- и механорецепции.

По мере ее укрупнения и формирования зачатков протоцере- брума — мы все отчетливее видим растущий «аппетит» усиливаю­щихся нейронных скоплений к раздражениям.

Этот «аппетит» спровоцировал появление таксисов, кинезисов, дорсальную световую реакцию, диффузную светочувствительность и, наконец, образование фоторецепторов самого разного типа, от шестого брюшного ганглия речного рака до глаза ястреба (Falco).

(То, что справедливо в отношении света как превосходного и многоли­кого раздражителя, может быть отнесено и ко всем остальным рецеп­циям, имеющим примерно такую же историю.)

Логично предположить, что чем крупнее и совершеннее стано­вилась нервная система, тем более сильное раздражение ей тре­бовалось. Яркость, точность, многообразие внешней информации, поставляемой рецепторами, вероятно, обеспечивали его силу и не­прерывность. Это раздражение провоцировало рост, а рост — тре­бовал все более сильного раздражения.

Вероятно, в истории мозга это была самая прекрасная и фантастиче­ская эпоха. Грей Уолтер, в свое время отметив сходство электрических разрядов, регистрируемых в нервной цепи медузы, с разрядами, воз­никающими у человека во время эпилептического припадка, очень по­этично резюмировал результаты своих наблюдений: «Возможно, при эпилепсии мы наблюдаем оставшийся от далеких времен отголосок этого первого нервного урагана» (Уолтер Г. Живой мозг, 1966).

В пермском периоде, как следствие этого все возраставшего «ап­петита» сформировавшихся нейронных масс к раздражению, ве­роятно, и началась кортикация (усовершенствование рецепторов и развитие проекционных и ассоциативных зон), по мере которой картины свирепого мира палеозоя, а затем и мезозоя — станови­лись раздражителем все более сильным и многообразным.

Возможность взаимодействия организма с реалиями среды (предметами, явлениями, свойствами, катаклизмами) оказалась еще одним мощным раздражителем. Вероятно, это сдетонирова- ло нарастание тонкомоторных зон коры головного мозга. Развитие этих зон, обогатив поведение, обеспечило большую событийность в жизни организма, что тоже стало сильным раздражителем и спро­воцировало организацию еще более тонких потенциалов коры.

Это положение имеет подтверждение в работах D. Ferier (1876), Р. Flechsig (1876), К. Brodmon (1909), Н. StephanetO. Andy (1964), R. Lorente de No (1947), G. Bishop (1961), J. Papez (1961), В. М. Бехтерева (1906), И. Н. Филимонова (1949, 1963), Г. Полякова (1964), С. Саркисова (1964), а наиболее четко было сформулировано в труде А. И. Карамяна «Эво­люция конечного мозга позвоночных» (1976):