Выбрать главу

Разумеется, каждый народ вправе разрабатывать собствен­ную методику повышения урожайности, но у нас есть все основа­ния полагать, что практиковавшийся в течение трех веков «ацтек­ский способ» был как минимум ошибочен, и ритуал зарезывания переодетой в богиню девочки вообще не имел никакого влияния ни на всхожесть тыкв, ни на колошение маиса.

Если проблемы (засухи, неурожаи, нашествия саранчи) все же случа­лись, их приписывали скрытым недостаткам принесенной в жертву девочки, хотя, по утверждению Дж. Фрезера, к выбору исполнитель­ницы роли Чикомекохуатль ацтеки подходили предельно ответствен­но, выбирая именно «красивейшую из рабынь», девственную, здоро­вую и жизнерадостную. Примерно схожие с этим обряды мы можем обнаружить и у древних греков, но там кропление полей произво­дилось кровью священного быка или месячными девственниц. В Ар­деннах (Франция) и в XIX веке для предохранения от болезней коров и овец прогоняли сквозь дым костров, в которых сжигались кошки.

Продолжим.

Теперь, для полноты картины возможностей «чистого разума» homo, возьмем еще несколько примеров, как существенно отстоя­щих от нас по времени, так и совсем недавних.

Repeto, нас менее всего должен интересовать экзотизм различ­ных обычаев, практик и воззрений. Все приводимые материалы яв­ляются лишь сухой и строгой иллюстрацией того, как разум уже социализированного homo решал сложные задачи жизни, содержа­щие в себе скрытые или неявные факторы, как отвечал на те или иные «вызовы» среды.

Рассмотрим практику контрацептирования, любопытного и важ­ного ухищрения, позволяющего сохранять иллюзию девственности (или хотя бы сделать вопрос ее наличия дискутивным), что в неко­торых культурах повышало социальную и физиологическую «стои­мость» женской особи homo.

Удобнее всего это исследовать на документальном материале, собранном «Этнографическим бюро» кн. В. Тенишева (1844-1903) в Орловской, Пензенской, Владимирской, Калужской, Новгородской et cetera губерниях России XIX века. Надо отметить, что примерно схожие с русскими способы предохранения от нежелательной бе­ременности мы можем обнаружить и у народностей Нижнего Конго, у хондов Индии, Китая, у аборигенов Австралии и Полинезии, но наи­более выверенные описания различных способов этого деликат­ного действа, puto, содержатся в трудах «Русские крестьяне Жизнь. Быт. Нравы» (СПб, 2004-2007. Т. І-Ѵ) и «Русская народно-бытовая медицина по материалам этнографического бюро кн. В. Тенишева» (1903).

Наряду с простейшими способами, вроде питья собственных ме­сячных или воды, собранной в 40 различных ручьях, едения хлеба с шерстью овцы, был чрезвычайно распространен и способ собира­ния катамениальных выделений в бутылку, которую закупоривали крепчайшим образом. «Бутылку зарывают в землю, иногда непре­менно под печной столб. Пока бутылка в земле, как бы девка ни ве­шалась на шею парням, ни за что не “забрюхатеет”. Если она выйдет замуж и захочет иметь детей, то стоит только бутылку эту вырыть и разбить, тогда пойдут и дети».

Если от способов контрацепции перейти к взаимоотношениям homo и смерти, то и здесь можно обнаружить различные «изобре­тения», с помощью которых человек пытался «обезвредить» и даже приручить смерть.

Помимо разнообразия погребальных культов, способов муми­фикации, создания мифов о телесном воскресении, душе и метам- психозе, homo изобретает очень показательную традицию «сопро­вождения» покойника, навязывая смерти статус хоть и дальнего, но всего лишь странствия.

Зародившаяся в самом начале фиксированной истории, подхва­ченная и развитая шумерами, Египтом, Китаем, Индией, Финикией, Грецией и скифским миром традиция убийства слуг и родственни­ков с последующей укладкой их тел в могилу «сопровождаемому», обнаруживается практически везде, от Индийского архипелага до островов Фиджи, Китая, Японии, Африки, Центральной Америки, Мексики, Перу и Скандинавии.

Описаний похоронных жертвоприношений существует, ut notum est,

множество, но вот наиболее будничные, типичные и общеизвест­ные: «У каянов на Борнео в обычае убивать рабов, чтобы они могли следовать за господином и служить ему. Прежде тем, как убить их, родственники знатного покойника обступают рабов, внушая им усердно служить господину, за которым они последуют, ухаживать за ним и растирать его тело, когда он будет болен... Затем родствен­ницы покойного берут копье и наносят жертвам легкие раны, по­сле чего мужчины закалывают их до смерти» ( Lubbock S. The Origin Of Civilisation, 1970); арийцы дают поразительные примеры обряда погре­бальных человеческих жертвоприношений. Рассказ о троянских плен­никах, поверженных вместе с лошадьми и собаками на погребальный костер Патрокла, об Эвадне и рассказ Павсания о трех мессенских вдо­вах — служат памятником этих обрядов у греков. В скандинавских ми­фах Бальдр сжигается со своим пажем, лошадью и седлом. Галлы во времена Цезаря сжигали при торжественных похоронах все, что было дорого покойному — животных и рабов. ( Тэйлор Э. Первобытная куль­тура, 1939); древние рассказы о славянском язычестве описывают «сжигание умерших с лошадьми и собаками, со слугами и женами» (Hanusch Н. Die Wissenschaft des Slawischen Mythen, 1950).

(Следует отметить, что настойчивость и увлеченность, с кото­рой homo почти пять тысяч лет сбрасывал живых людей в могилы к мертвецам, свидетельствует о его твердой уверенности не только в эффективности своих действий, но и в их необходимости.)

Не менее любопытно решались разумом человека вопросы без­опасности зданий и целых городов: «В Африке, в Галаме, перед главными воротами нового укрепленного поселения зарывали обык­новенно живыми мальчика и девочку, чтобы сделать укрепление не­приступным. В Великом Боссаме и Яррибе такие жертвы были упо­требительны при закладке дома или деревни» ( Waitz Т. Antropologie der Naturvolker, 1922); «чтобы сделать замок Любенштейн крепким и неприступным, у матери за большие деньги был куплен ее ребенок и заложен в стену. То время, как его замуравливали, ребенок ел пи­рог. Когда каменщики принялись за дело, он кричал матери: “Мама, мне еще видно тебя”, затем, немного спустя: “Мама, мне еще видно тебя немножко”, а когда каменщики заложили его последним кам­нем, он крикнул: “Мама, мне теперь не видно тебя больше”» ( Тэй­лор Э. Первобытная культура, 1939).