Традиции не просто закрепляют эти ошибки, но и очень агрессивно парализуют всякий поиск правильного ответа. (Прекрасным примером могут служить религиозные представления, объясняющие события вмешательством «духа», трансляционизм, «народные» средства лечения болезней et cetera.)
Следует обратить внимание на то, что понятие «традиция» не совсем заслуженно сакрализовано и представлено как явление, характерное лишь для сообществ homo.
Это не так.
Ю. Трошихина в академическом труде «Филонтогенез функции памяти» (1978) предложила точную и деликатную препаровку данного понятия: «В условиях стадной жизни на основе индивидуального подражания возникают традиции. Они описаны в литературе, начиная с Дарвина и Брема. Мы также неоднократно наблюдали появление традиций в стадах низших обезьян. Например, когда одной обезьяне удается вылезти из вольера каким-либо сложным путем, то и другие члены стада, подражая ее действиям в течение недели или двух, оказываются на свободе. Традиции можно определить, как сложившееся групповое поведение, возникшее в результате подражания и превратившееся в силу частых повторений в постоянное для данной группы поведение».
Ad verbum, Ж. Фабр, анализируя групповое и индивидуальное поведение Sphex flavipennis, Carabus auratus, Ammophila sabulosa тоже описывает то, что с полным основанием можно называть бытовыми «традициями» этих существ. (Фабр Ж. Инстинкт и нравы насекомых, 1993); примерно такие же наблюдения принадлежат и Дж. Роменсу в отношении муравьев, пауков, птиц и млекопитающих (Ромене Дж. Ум животных, 1888).
Речь, а также умение читать и писать тоже не являются теми «волшебными» факторами, которые сами по себе способны влиять на разум и на стиль первобытного (пралогического) мышления; напомню, что на протяжении почти пяти тысяч лет речь и письменность послушно обслуживали преимущественно неверные (с естественнонаучной точки зрения) представления о мире.
Незначительная роль вокального, звукового языка (речи) в деле совершенствования разума неудивительна. Во-первых, мы помним, что данный вид коммуникации — всего лишь один из множества существующих в животном мире языков (лозных, запаховых, мимических, экскреторных), и эти коммуникаторы предназначены лишь для обслуживания разума на той ступени развития, на которой он находится. Полезно вспомнить и тот факт, что овладение речью и письмом у homo происходит в том возрасте, когда головной мозг находится лишь в процессе развития и по ряду параметров (соотношение объемов структур, состояние нейроглии) очень далек от окончательного формирования.
Речь, счет, простая письменность и даже сложные литературные формы — это, безусловно, важные и любопытные инструменты разума, но их значение принято несколько переоценивать.
Напомню также, что фундаментальными сводами первобытного мышления, заключенного в сложные литературные формы, являются «Молот ведьм», «Vaticini Libri», «Библия», «Бхагавадгита», тибетские и египетские «Книги Мертвых» et cetera, т.е. сочинения, закрепляющие и порой очень агрессивно догматизирующие либо ошибочные, либо крайне неточные представления о мироздании, эволюции, роли человека, принципах поведения, причинах жизни и смерти.
Severe dictu, заключенные в данных фолиантах методики восприятия мира не имеют никаких существенных отличий от того, что нам предлагает кафр, «поедающий язык льва, чтобы иметь мужественный голос», или русский крестьянин с его уверенностью, что «от насморка и головной боли следует нюхать истертый в порошок синий медный купорос» ( Webster Н. Primitive Secret Societies, 1908; Русская народно-бытовая медицина по материалам этнографического бюро кн. Н. В. Тенишева, 2010). Еврейскую Библию, тибетский Бардо Тхёдол и русский «Крестьянский лечебник» объединяет предельно грубая ошибочность в понимании причин и следствий (как минимум) физиологических процессов. Изыски стиля и языковые фигуры — не слишком значительный фактор; гораздо важнее предложение ошибки как эталона, что, возможно, в результате окажется губительно для вида homo. Ceterum, данный вопрос далек от темы настоящего исследования.
E supra dicto ordiri мы имеем право сделать осторожный вывод, что разум, зародившийся в раннем палеозое и наследованный человеком от всей своей предковой цепочки, — это очень примитивный инструмент, предназначенный лишь для оценки явных факторов через сопоставление впечатления с данными памяти. Этот инструмент категорически не пригоден для понимания любых скрытых процессов и сложных явлений.
Прошу (между делом) отметить, что во всех случаях, когда мы рассматривали результаты работы чистого разума, т.е. того, что Л. Леви-Брюль называл «пра-логическим» первобытным мышлением, мы говорили о работе эволюционно сформированного, современного, анатомически безупречного головного мозга человека, не имеющего вообще никаких отличий от мозга любого из ста семидесяти двух лауреатов Нобелевской премии в области физиологии и медицины с 1901 по 2000 годы.
(Убежденность русского крестьянина в том, что «свежесодранная кожа сороки, положенная на голову, есть лучшее средство против недержания мочи» является ровесницей нейронной теории Сантьяго Рамон-и-Кахаля. Кахаль получил свою Нобелевскую премию в 1906 году. Примерно в это же время антропологическая экспедиция Военно-медицинской академии записала в Тверской губернии крестьянскую рецептуру о «коже сороки».)
Но еще более замечательным фактом является то, что уверенность (exempli causa) о возможности лишения мужской потенции «через втыкание булавки в то место, куда помочился объект сглаза» порождена теми же самыми процессами в головном мозге, что и понимание молекулярной структуры нуклеиновых кислот.
(Ретикулярная формация мозга Френсиса Харри Комптона Крика, открывшего структуру ДНК, активирует ассоциативные и проекционные зоны коры и адресует их к базам гиппокампа точно так же, как это делает ретикулярная формация автора рецепта «половой порчи».)
Впрочем, мы чуть отвлеклись. Вернемся к аборигенам.
Их стерильность от интеллекта в его сегодняшнем как научном, так и бытовом понимании, позволяет и «сквозь» их мышление легко рассмотреть разум человека в его первозданном виде и с определенной уверенностью определить общий эволюционный возраст этого явления.
Ergo, что же это такое?
Puto, решительная попытка уточнения его природы и примерное определение возраста возможна через выявление того, что мы очень условно, очень метафорично можем обозначить как «рудименты и атавизмы разума».
Ad verbum, это не рудименты в строгом, классическом, «по Северцо- ву», смысле, проявившиеся в результате отрицательного архаллакси- са с , это, скорее, древнепредковые «мотивы», не слишком уместные в картине сегодняшнего состояния рассматриваемого свойства, но тем не менее реальные и влиятельные. Хотя, necessario notare, что еще академик И. И. Шмальгаузен в 1947 году первым усомнился в «рудиментарное™ рудиментов»: «Строго говоря, конечно, нельзя сказать, что рудименты не несут никакой функции: по меньшей мере рудимент остается действенным звеном в какой-либо цепи морфогенетических зависимостей, определяющих нормальное формирование других органов» (Шмальгаузен И. И. Основы сравнительной анатомии позвоночных животных, 1947). Как известно, предположения И. И. Шмальгаузена подтвердились в позднейших исследованиях, выявивших важные функции полулунной складки и других органов, долгое время считавшихся «чистыми» рудиментами. Данный факт, разумеется, не сдает термин «рудименты» в архив, но позволяет употреблять его в несколько более расширительном, метафорическом смысле, чем это было принято в классической морфологии ХІХ-ХХ веков.