Выбрать главу

Предположение, что подобный фантазийный организм состоял бы из одной только гигантской пасти, когтей, педицелляриев, жал и рогов не может быть рассмотрено даже в самом теоретическом варианте. Дело в том, что любой пищеварительный акт, да и акт захвата пищи, укуса, поражения жалом, простого заглатывания — в значительной степени регулируется процессами торможения, т.е. наш концентрат «чистого возбуждения» был бы полностью нежизнеспособен. В качестве сгустка

Илл. 73. Гравюры из трактата об анатомии жуков

Пьера Лионне (Pierre Lyonnet) «Traite anatomique de la chenille qui ronge

le bois de saule» (1760)

нервной протоплазмы он тоже не мог бы просуществовать, т.к. и про­топлазма нуждается в питании, а любые процессы насыщения, осно­ванные на чистом возбуждении, физиологически невероятны.

Примерный латинский аналог «страстности» (в нашем контексте) — nervus vivendi. Это словосочетание, конечно, точнее русского слова, но оно подразумевает чуть ли не одушевленность той самой побуждающей силы, что, все же, маловероятно. В любом случае остается нерешенным вопрос — чья это страстность: самого ли организма или все же того эволюционного процесса, который уже три миллиарда лет зачем-то творит и развивает органическую жизнь в нашем bella latebricola.

Илл. 74. Схема общего коркового торможения

Дан 1 слой коры и два пирамидных нейрона. Дендриты покрыты шипиками, а тело клетки — гли- яльными элементами (gl) и синапсами (S) от вставочных и ассоциационных нейронов. Раздражает­ся поверхностный слой коры; место раздражения отмечено стрелкой. Отсюда по нервным волок­нам ассоциационных (Aff, ass) и горизонтальных (Нс) нейронов возбуждение распространяется по поверхностному слою и активирует разветвление апикальных дендритов, а также вставочный нейрон, через который дополнительно активирует апикальный дендрит. Активные участки ден­дритов отмечены плюсом и минусом (плюс внутри, минус снаружи). Направление возникающих биотоков через дендриты, клетку и межклеточную среду обозначено стрелками. Они пересека­ют синаптические участки на теле клетки (5) с тем большей плотностью, чем ближе эти участки к основанию апикального дендрита. Возбуждение, распространяясь по I слою коры, активирует сначала один пирамидный нейрон (Р 1 ), а затем — другой (Р 2 ). На нейрон Р 2 оно оказывает меньше влияния. При выходе электротонических токов из клетки в синоптических участках происходит анэлектротоническое блокирование синапсов. Наверху и посередине около каждого пирамидно­го нейрона дается кривая регистрируемого из этого участка биотока (Беритов)

Илл. 75. Схема возбуждения пирамидной клетки и торможения ее

дендритов, а также соседней пирамидной клетки

Как и на предыдущем рисунке, даны I слой коры и два пирамидных нейрона. Через синапсы, обо­значенные плюсом и минусом, происходит возбуждение клетки. Схема представляет активное со­стояние клетки в результате воздействия единичных импульсов через несколько синапсов. Выходя­щий из клетки суммарный клеточный ток возбуждает холмик аксона несколько раз и одновременно производит анэлектротоническую блокаду аксодендритных синапсов. От возбуждения нейрона (Р 1 ) через его горизонтальную коллатераль активируются базальные дендриты соседнего нейрона (Р 2 ). При этом здесь возникают электротонические токи, которые, входя в клетку, а затем выходя из нее через синаптические участки, должны производить анэлектротоническое угнетение синапсов. На схеме приводятся также кривые отводимых от коры электрических потенциалов. На возбужденных синапсах (с минусом) дается по одному быстрому биотоку возбуждения, на аксоне клетки — одна медленная волна (от суммирования местных электрических потенциалов клетки) и на фоне ее три быстрых колебания от трехкратного возбуждения аксона под влиянием этой медленной волны. На горизонтальной коллатерали отмечено три быстрых колебания от троекратного возбуждения, рас­пространяющегося из аксона пирамидной клетки Р 1 . У пирамидной клетки Р 2 изображена отрица­тельная медленная волна, которая должна была возникнуть от активации базальных дендритов, под влиянием импульсов из означенной горизонтальной коллатерали. Наверху, над разветвлени­ем апикальных дендритов, изображены положительные потенциалы, выражающие гиперполяриза­цию апикальных дендритов благодаря блокаде аксодендритных синапсов (Беритов)

К сожалению, первобытное состояние генетики, которая до сих пор развлекается «расшифровками» или рисованием забавных «цепочек», не дает пока возможности ответить на этот вопрос хоть с какой-то до­лей определенности.

Эмиль Дюбуа-Раймон (1818-1896) обозначил семь мировых загадок, которые не будут решены наукой: Ignoramus et ignorabimus (не знаем и не узнаем). В их числе, кажется, шестым пунктом — происхождение мышления. Следующим, седьмым пунктом неразрешаемых загадок у Дюбуа-Раймона идет пресловутая «свобода воли». Разговор о сво­боде воли биологической структуры, непреложно предназначенной «природой вещей» к умиранию, и зависимой от тысячи обстоятельств, начиная с воздействия микроорганизмов, нелеп по сути. Можно было бы говорить не о «свободе воли», а о «свободе роли» в социальной игре. (Хотя и эта свобода очень относительна.)

Istic я сознательно допускаю небольшую и не слишком принципиальную ошибку; разумеется, первые мягкотелые многоклеточные или вторич­нополостные, а затем уже (к примеру) асафусы — все они тоже имели эту функцию, но были крайне ограничены в возможностях проявления понятного нам поведения. Жизнь до терапсид и пеликозавров имела все те же принципы, что и после них, но, вероятно, не имела той нагляд­ности, которая нам необходима для иллюстрации гипотезы.

Necessario notare, что обостренное пристрастие к термину «инстинкт» прямо пропорционально склонности автора к фантазиям или психо­логии. Прекрасным примером могут служить как изобретатель «пси­хоанализа» Фрейд, так и авторы «охотничьих рассказов» Вагнер, Ро­мене, Морган и пр. Это имеет объяснение: широкое использование эффектного, но бессмысленного термина, не имеющего вообще ника­кой нейрофизиологической трактовки, позволяет обобщать, создавая фантазийные конструкции, готовые «обслужить» любую произволь­ную тенденцию сочинителя.

О том, насколько этот манипулятор в действительности хорош, нам, не знающим, как его изменит ароморфоз в ближайшие 2-5 миллио­нов лет, судить трудно.

Я не хочу драматизировать или демонизировать образ homo, я вы­нужден основываться на тех фактах, которые доподлинно известны благодаря археологическим раскопкам и трезвому осмыслению най­денных артефактов. Не спорю, гораздо приятнее было бы предполо­жить, что тепловое, согревающее качество огня было оценено при­менительно к слабым, больным или детям.

Но для такого предположения пока нет ровно никаких оснований. Не существует археологических находок, которые свидетельствовали бы о культе детства или хотя бы об особом отношении к детям: не обнару­жено игрушек или их подобия, детские скелеты никогда не свидетель­ствуют о сознательном акте погребения или хотя бы о нерасчленении трупика. Случаи обнаружения останков в т.н. анатомическом порядке (что свидетельствует о нерасчлененности) редко, но тоже наблюдают­ся, хотя являются крайне не характерными. Чаще всего это примета мас­совой одновременной гибели всей группы в результате катаклизмов или случаи утопления в тех водоемах, где обитатели были не настоль­ко крупны, чтобы растащить тело. Хорошим примером может служить раскоп пещеры Брокен-Хилл в Южной Африке. По мнению части иссле­дователей, сохранение части скелетов в анатомическом порядке было вызвано тем, что тела приносились в пещеру водными потоками ныне пересохших или «ушедших» рек. Захоронения с посыпкой тела красной охрой и цветами, с умилительным прикрытием мертвеца лопаткой ма­монта мало того, что единичны, так и относятся только к самому позд­нему периоду (захоронения Долни Вестонице в Моравии, Костенки — Украина, Грот дю Кавийон и пр.). А применение огня, судя по множеству примет, имеет историю не менее чем 400000 лет.