Выбрать главу

Определенный (и немалый) успех был достигнут лишь в деле лечения парциальной (фокальной) эпилепсии, природу которой, впрочем, никак нельзя отнести к утрате самоидентификации.

Механизм ее возникновения относительно понятен, а посему от­носительно подвластен нейрохирургии. Хотя это и не имеет прямо­го отношения к нашей теме, я все же приведу цифры, сравнение ко­торых поможет осознать масштаб «психиатрической проблемы». Explico.

У. Г. Пенфилд в своей лекции «Результаты хирургического лечения фокальной эпилепсии», прочитанной в сентябре 1955 года в НИИ Ней­рохирургии им. Н. Н. Бурденко, привел следующие цифры: «За шесть лет было прооперировано 203 человека. Успех (полное прекращение припадков) зафиксирован в 45 % случаев. Хороший результат (сокра­щение количества припадков) — в 20% случаев. Неудача — в 35% случаев».

Я привожу именно эти данные, так как уверен в безупречности цифр, предлагаемых педантом Пенфилдом. Разумеется, различные методы (не только Пенфилда) излечили гораздо большее количе­ство эпилептиков, но и точная выборка по его операциям за шесть лет (1949-1955) — предельно показательна.

Ее ценность в том, что она не содержит «спорных» случаев, ко­торые подпачкивают все виды глобальной статистики по лечению эпилепсии.

Здесь, вероятно, имеет смысл кратко описать «метод Пенфилда», принесший ему всемирную славу.

В тридцатых годах прошлого века Пенфилд возродил практику Фритча и Гитцига, т.е. электрораздражения открытого мозга. Дела­лось это исключительно с целью выявить те области коры, в кото­рых зарождается эпилептическая активность, для последующего удаления этих очажков.

«Двадцать пять лет назад мы начали лечить очаговую эпилепсию путем радикального хирургического иссечения аномальных областей мозга. <...>

В течение операции (остеопластической краниотомии) применя­лась местная анестезия, позволявшая снять болевые ощущения и оста­вить неизменной мозговую активность после того, как выпиленный кусок черепной кости временно отодвигался в сторону и поверхность мозга оставалась открытой» ( Penfield W., Roberts L. Speech and Brain Me­chanisms).

Дабы не допустить попутного повреждения различных кортекс- ных структур, отвечающих за речь, слух, тактильность, праксию et cetera, мозг первоначально «картировался» с помощью электрораз­дражения: различные его зоны тестировались через прикладывание электродов со слабым током непосредственно к обнаженной коре.

«Раздражение производилось нами везде, где только кора была до­ступна для приложения электродов» ( Penfield W., Roberts L. Speech and Brain Mechanisms).

Отсутствие в коре головного мозга болевых рецепторов — по­зволяло оставлять больного в сознании и получать от него исчерпы­вающее описание его состояния или свидетельства о «выпадении» той или иной функции мозга по мере приближения (или приложе­ния) к ней электродов.

«Таким образом, нейрохирург, который исследует кору с помощью электродов, может более легко выявить особенности ее функциониро­вания» ( Penfield W., Roberts L. Speech and Brain Mechanisms).

Проведя около 10000 таких операций, Пенфилд попутно соста­вил предельно точную «карту динамической локализации функций коры головного мозга», которая отличается от всех подобных «карт» отсутствием фантазий, домыслов и теоретизмов. Надо сказать, что именно «картирование» обессмертило имя Пенфилда в нейрофи­зиологии, нейроанатомии и нейрохирургии.

Показатель (примерно) в 35% успешных операций оставался достаточно стабильным для общего числа проведенных Пенфил- дом операций по излечению эпилепсии. Велика эта цифра или мала применительно к проблеме — вопрос философский, и рассмотре­ние его здесь малоуместно.

Ad verbum, данные о точном количестве операций, которым предше­ствовало электрораздражение, существенно разнятся; следует учиты­вать, что примерно 10000 операций — это общее количество хирурги­ческих процедур на мозге, сделанных У. Г. Пенфилдом. Впрочем, даже если непосредственно «картировочных» экспериментов было и мень­ше, то и те операции, которые проводил Пенфилд без электрораздра­жения (учитывая характер гениального канадца), все равно имели ста­тус нейрологического исследования. Следует, вероятно, помнить, что «каждая хирургическая операция на мозге является потенциальным физиологическим экспериментом на человеке» (Дж . Найт, 1964).

С шизофренией все обстояло и обстоит несколько иначе.

С 1908 года, когда Эйген Блейер ввел в медицинский и научный обиход термин «шизофрения», не было точно зафиксировано ни одного случая излечения этой болезни. Absolute, были случаи, когда наблюдалось прекращение или исчезновение симптомов. Но никто не мог доказать, следствием чего именно было это исчезновение: следствием действительно излечения болезни или произошедшего естественным путем выздоровления.

Было бы несправедливо говорить, что поиск тех зон мозга, что отвечают за генерацию «личности», не производился. Отнюдь. Уве­ряю вас, производился — и со всей научной страстностью.

Искали все. Но нельзя сказать, что искали везде.

Стереотип о «личности» как о каком-то уникальном явлении, чи­сто человеческом, более того, привязанном к интеллектуальным процессам, суживал поиск до минимума, до нескольких зон коры головного мозга.

Отчасти это происходило потому, что отчетливой трактовки по­нятия «личность» вообще не существовало, и наука была обрече­на искать некую «обитель» того возвышенного стереотипа, который был целиком придуман о себе самом самим же homo.

Иными словами, фанатично производился поиск наивысшей, уни­кальной функции, а искать следовало низшее, базовое свойство.

Я оставляю за скобками «френологию» Ф. И. Галля, И. Шпурцхей- ма и их последователей. (Младенчество нейрофизиологии было полно очаровательных глупостей, как, впрочем, и любое другое младенчество.)

Несколько более странно выглядят изыскания доктора Клейста, которые уже невозможно списать на «младенчество». Карл Клейст (1879-1960), продолжая и совершенствуя традицию Ф. И. Галля, со­ставлял пространные и подробные карты мозга, где в определен­ных местах располагал центры «личного и общественного я», «теле­сного я», «религиозного я» et cetera (илл. 39-40).

Ceterum, я упомянул Клейста не ради насмешки над ним. В конце концов он принадлежал к своей (вполне почтенной) школе «узких локализационистов», подарившей нейрофизиологии открытие Вер­нике, и придерживался типичных для этой школы взглядов.

Я совершенно о другом.