(Alias, единственной чертой, сегодня отличающей мозг homo от мозга других животных, является его успешность в деле обмена информацией внутри самого вида homo. Следует напомнить, что эта успешность целиком зависит от наличия общих систем номинации, созданных, вероятно, всего лишь 12-20 тысяч лет назад. Обмен информацией с представителями любого другого вида животных для homo либо невозможен, либо крайне ограничен самыми примитивными позициями. Достойно упоминания, что академическая нейрофизиология, в результате многих тысяч опытов, экспериментов, наблюдений и исследований — всего лишь подтвердила вывод Жюльена Офре де Ламетри, сделанный им еще в 1745 году, в трактате «Естественная история души»: «Человек, до изобретения слов и знания языков — являлся лишь животным особого вида».)
Чтобы понять причину возможностей мозга homo оперировать номинациями, понятиями и образами, порожденными вне его, необходимо разобраться с тем, что можно было бы назвать биологическим «minimumo consumendi» этого мозга, т.е. с его врожденным, базовым инструментарием оценки реальности.
Наличие этого «minimumi consumendi» несомненно; его отсутствие не позволило бы виду выжить, а речь, мышление и интеллект, будучи явлениями недавними и искусственными, могли бы «обосноваться» лишь на свойстве более простом, получаемом всяким живым существом комплектно с субстратом мозга.
Здесь мы впервые подошли к понятию «разум», или же «ratio».
Ad verbum, понятно, что это наименование достаточно условно, как, впрочем, и всякое другое слово в современном лексиконе, обозначающее столь неявные и малоизученные процессы.
Именно ему можно формально делегировать функцию этого простейшего, базового свойства, занимающего в иерархии всех оценочно-ассоциативных процессов (формально) самую низшую ступень. («Низшесть» ступени — определение, разумеется, диску- тивное, порожденное скорее стереотипом, чем реальным знанием и положением вещей.)
Чтобы точно и наглядно проиллюстрировать данную тему, представим себе некую позвоночную «форму жизни», продвигающуюся по первобытному лесу.
Это может быть практически любой организм: особенности ног, ноздрей, мышечной массы, черепа или глаз — в данном случае малосущественны. Его цели тоже не играют особой роли; это может быть поиск плодов или полового партнера, преследование жертвы или, напротив, попытка спасения.
В любом случае, мозг этого существа проделывает некую оценочно-ассоциативную работу, без которой ни само движение, ни выполнение любой, даже простейшей задачи, невозможно.
Схема этой работы стандартна и применима к позвоночному любой геологической эпохи, от офиакодона ( Ophiacodon ) до маугле- оида; «показания» тактильных, термоцептивных, проприоцептивных, висцероцептивных, обонятельных, зрительных, слуховых et cetera рецепторов организма, неизбежно суммируются в «картинку» сознания. Нейроны гиппокампа фиксируют эту картинку, сохраняя обширную, точную, безначальную и бесконечную «ленту» подробностей мира, запечатленную суммой физиолого-рецепторных ощущений, т.е. сознанием.
Necessario notare, что данные представления являются не моей новацией, а догмой нейрофизиологии. Еще И. М. Сеченов писал: «Подобно фонографу Эдисона она записывает, сохраняет и воспроизводит внешние воздействия, но оставляет неизмеримо далеко за собой все чудеса этого инструмента. В самом деле, фонограф отвечает только на звуковые явления и записывает только данный индивидуальный случай. Память же вносит в свои реестры все вообще воздействия на все пять органов чувств (занося туда же все колебания мышечного чувства) и записывает не один данный ряд впечатлений, а миллионы их... Вот эта-то таинственная работа, начинающаяся в раннем детстве и длящаяся всю жизнь, и составляет то, что называют переработкой сырого впечатления в идейном направлении. И как ни сложна эта работа, как ни велика перетасовка составных частей впечатлений, тем не менее, память сохраняет запечатленные в ней образы и звуки настолько неизменно, насколько человек узнает образы и звуки как уже виденные и слышанные» (Сеченов И. Предметная мысль и действительность, 1908).
Ретикулярная формация ствола возбуждает и тормозит активность проекционных и ассоциативных зон коры, дирижируя как самими анализаторами коры, так (fortasse) и их адресацией к «ленте гиппокампа», хранящей все ощущения, впечатления и наблюдения существа с момента его рождения.
Мы уже касались этой темы в главе VII, но здесь необходимо сделать ряд ремарок, поясняющих невозможность осуществления даже самых простых процессов разума без этой «адресации», и соответственно, без того, что И. М. Сеченов называл «актом узнавания».
Как я уже говорил, организм, мозг которого не способен сохранять классифицированные (в той или иной степени) впечатления (знания) и сопоставлять их с увиденным в настоящую минуту, будет ежеминутно обречен начинать познание мира заново, следовательно, не может быть и речи ни о каком адекватном поведении.
(Exempli causa, процесс изучения свойств, примет, запаха, вкуса и значения даже обычного куска скалы (не говоря о более сложных предметах, ситуациях, явлениях или формах жизни), теоретически, будет бесконечным и единственным занятием.)
Еще одним (косвенным) подтверждением моих выводов о работе механизмов мгновенного «опознания образов» могут служить многочисленные наблюдения за различным лабораторным и клиническим материалом, страдающим одной из самых тяжелых форм расстройства работы головного мозга, вероятно, вызванной неспособностью корковых центров «адресоваться» к гиппокампу.
Одним из первых эту патологию описал Н. Мипк в своем труде «Uber die Funktionen der GroBhirnrinde» (1881), причем он сформулировал ее всего в четырех словах: «Видит, но не узнает». Впрочем, еще раньше Мунка Жан-Мартен Шарко (1847) объяснял это расстройство «утерей памяти на зрительные образы», а X. Джексон в 1876 г. фиксировал «нарушение зрительного восприятия ( imperceptioris ), при котором больной не в состоянии узнавать предметы, которые он видит».
Эта дисфункция, в силу ее драматических последствий и полной необъяснимости, долгое время казалась многовариантной, порожденной самыми невероятными процессами, и соответственно, имела множество имен и обозначений: «онероидное состояние сознания», «объектная агнозия», «симультанная агнозия Вольперта», «делириозное помрачение сознания», «оптико-пространственная агнозия», «зрительная асимболия», «апперцептивная агнозия Ли- сауэра» et cetera. Различные трактовки ее происхождения предлагались Клейстом (1934), Ланге (1936), М. Кроль (1933), Балинтом (1909), Холмсом (1919), Вольпертом (1924), Ажуриагеррой и Экаэном (1960), Б. Биренбаумом (1948), Лурией (1959), Гельбом и Гольдштейном (1920) et cetera.