Это неудивительно: им памятен пример Ч. С. Шеррингтона.
Сэр Чарльз Скотт как Дон Кихот Ламанчский — на мельницы, в семи главах своего великого труда «The Integrative Action of the Nervous System» бросался на штурм этой загадки, но «изломав копья», отступил практически ни с чем, заключив: «Однако для нас остается непонятной природа торможения».
Он же, в том же труде, точно подметил: «Самой удивительной особенностью торможения является то, что оно представляет собой феномен, где агент, который в других случаях возбуждает или усиливает проявление реакции, в данном случае ослабляет или прекращает ее. Активность ткани может быть понижена или прекращена, если в ней вызвать разрушительные изменения, как, например, полное истощение, или как высший предел — гибель. Однако нет никаких поводов считать, что торможение ткани когда-либо сопровождается даже минимальным повреждением ее. Напротив, после торможения ткань более предрасположена к повышенной активности».
Ж. Дюссе де Варен и В. Мак-Каллок в результате долгих экспериментов ограничились констатацией феномена «угашения» импульсов во всех отделах мозга, включая корковые ( Dusser de Barenne 1, McCulloch W. Factors for Facilitation and Extinction // J. Neurophysiol., 1939). С. Тауэр (S. Tower, 1936), за ней С Пикок (S. Peacock, 1954); Ф. Дженкнер (F. Jenkner) и А. Уорд (A. Ward) 1953; б. Джернард и Ц. Тулин (В. Jernandt, С. Thulin, 1955)) и другие авторитетные исследователи, нисколько не претендуя на обобщение или «разгадку», ограничились реестрацией типов торможений и аккуратными предположениями о причинах, препятствующих установлению истины в этом вопросе.
С. Оке (S. Ochs) в «Основах нейрофизиологии» (1965) мудро удержался в рамках простой классификации типов торможения и сухо намекнул на факт наличия проблемы непонимания его физиологического механизма.
Л. Проссер и Ф. Браун в столь же капитальном труде, как и оксов- ские «Основы», «Сравнительная физиология животных» (1962) тоже лишь перебрали предположения, сделав основной упор на нейроэндокринных (медиаторных) гипотезах.
Реестр Л. Проссера и Ф. Брауна внешне выглядит чуть более оптимистично, чем у С Окса, но все равно завершается сделанным per dentes признанием: «Природа тормозного медиатора, однако, неизвестна» (Prosser L, Brown F. Comparative Animal Physiology, 1962).
Академик П. Анохин (1898-1974) был живым свидетелем того, как титаны советской физиологии И. П. Павлов, Н. Введенский, А. А. Ухтомский, П. Макаров ломали свои «академические бивни» о проблему торможения, посвящая ей множество работ, и резюмировал ситуацию следующим образом: «Фаза “накопления материала” по этой проблеме ненормально разрослась и задержалась на многие лишние годы. На протяжении довольно большого периода происходит преимущественный рост вширь, хождение в “одном этаже”, хотя от обилия публикаций стало уже трудно развернуться».
Примечательно, что данным резюме П. Анохин предварил... уже собственный, 460-страничный труд — «Внутреннее торможение как проблема физиологии» (1958), которым еще раз (по мнению самого автора, сформулированному на 458-ой странице) продемонстрировал, что «доказательство недостаточности представления об анализаторной локализации внутреннего торможения, конечно, есть приобретение».
Necessario notare, что «приобретений» такого рода на данный момент скопилось уже несколько тысяч.
Академический свод «From Neuron to Brain» J. Nicholls, A. Martin, B. Wallace, P. Fuchs (1975), особо не затрудняя себя объяснениями, предлагает нам довольствоваться следующей, основанной на исследованиях Дж. Экклса, декларацией: «ГАМК и глицин являются основными тормозными нейромедиаторами в головном и спинном мозге». Эта декларация, стилистически, конечно, безупречна и подкупает своей краткостью, но имеет один маленький недостаток: по существу вопроса она опять-таки ничего не способна объяснить. От того, что некие медиаторы получили некие условные обозначения в виде «ГАМК» и «глицина», открытия их способности установить баланс меж конфликтностью нейроцита и средой, не появилось и появиться не могло. По сути, произошло следующее: естественный аналог «кристаллика Сеченова» просто получил еще одно новое имя, что, конечно, тоже является «приобретением», как, например, и гипотеза К. Учизоно, в которой была сделана очень добросовестная, но все же не полностью удачная попытка разъяснить процессы торможения разностью синаптических везикул (S -тип синапсов — возбуждающие, F -тип — тормозящие). ( Uchizono К. Excitation and Inhibition: Synaptic Morphology, 1975) или еще десятки подобных версий и предположений.
Alias et ad interim итоговыми по данному вопросу (при желании) можно считать мнения И. П. Павлова:
«...Несмотря на массу накопленного материала в физиологии нервной системы вообще и в учении об условных рефлексах в частности, вопрос об отношениях между раздражением и торможением остается вопросом, пока упорно не поддающимся решению...».
«Как ни значителен наш экспериментальный материал, он явно недостаточен, чтобы составить общее определенное представление о торможении и его отношении к раздражению».
«...Это проклятый вопрос — отношения меж раздражением и торможением. С нашей стороны ничего не остается, как собирать экспериментальный материал. У нас его уже много. Невзирая на это, решение не приходит».
(Павловские среды, 1949. Т. II; Павлов И. П. Полное собрание трудов, 1949. Т. IV).
И. П. Павлов (как нетрудно заметить) верен себе и своему категорическому нежеланию признавать мозг homo продуктом единого для всех животных эволюционного процесса, начавшегося еще в палеозое. Как мы знаем, разгадку торможения Иван Петрович искал преимущественно в новой коре головного мозга, не принимая во внимания тот очевиднейший факт, что неокортекс является образованием очень поздним, а фактор торможения, будучи глобальным и неотъемлемым принципом работы нервной системы, мог «появиться на свет» лишь одновременно с самой нервной системой. (Id admodum rustice mihi est notam hanc operari sed efflagitor.)