Выбрать главу

Ergo.

Все «таинство» происхождения головного мозга — это простое «загущение» нервных волокон спинного мозга в одной точке.

В свое время (вероятно, в протерозое) это ничтожное тогда «за­гущение» сконцентрировалось именно в той части организма, ко­торая чаще находилась «впереди» во время движения и, соответ­ственно, чаще имела дело с препятствиями, едой, противником или объектом совокупления.

Ad verbum, у вендобионтов (жителей эдиакарского «рая»), таких как Dickinsonia costata, Aspidella, Tribrachidium, по большей части еще не су­ществовало «переднего» или «заднего» конца (илл. 52).

Поначалу образующееся нейронное и рецепторное скопле­ние давало лишь усиление тактильной чувствительности в «пе­реднем» сегменте организма, но в слепом мире конца проте­розоя — начала кембрия даже это обеспечивало значительное преимущество.

Процесс развивался, in unda fortunae концентрация усугубля­лась, провоцируя постепенное образование принципиально новой анатомической формы.

Нет сомнения, что первыми ее границами были три оболочки спинного мозга, а сама форма была предельно скромна. (По край­ней мере, значительно скромнее, чем то, что мы видим уже в сред­нем палеозое, если судить по неизменному с тех пор мозгу целакан- та Coelacanth).

Вероятно, это было лишь некое ничтожное утолщение, масшта- бированно повторяющее геометрию medulla spinalis, со всеми его фиссурами и бороздами — передней, задней и латеральными.

Трудно сказать, сколько именно миллионов лет потребовалось на то, чтобы этому «сгусточку» стало бы тесно в рамках простогоутолщения рострального конца спинного мозга. (Вероятно, около 100 млн лет, если считать от кембрия до силура).

Так или иначе, но расширение было неизбежно.

Дело в том, что нейроны нуждаются в защите друг от друга, а организм и его иммунная система нуждаются в защите от про­жорливости и аффектированной электрохимической активности нейронов.

Соответственно, в образующемся «загущении» разрастается и масса глиальных клеток, которые изолируют нейроны и питают их. Уже одно это обстоятельство троекратно увеличило объемы наше­го «утолщения».

Но это еще не все.

Нейроны нуждаются не только в защите друг от друга; в такой же степени они нуждаются и во взаимодействии. Для их контактов тоже требуются значительные анатомические «пространства».

(В спинном мозге их связи легко обеспечиваются протяженной пучковой структурой самого тяжа.)

В новом «коротеньком» образовании эти связи потребовали объ­емного (вертикального и горизонтального) разрастания субстрата, что наметило своеобразную геометрию будущего мозга.

Secundum naturam, вся эта конструкция не могла бы существо­вать без своей собственной системы кровообращения и ликворо- творения. «Мощностей» мягкой и арахноидной оболочки, унасле­дованных от medulla spinalis, естественно, хватить не могло. И этот фактор тоже привел к существенному размерному разращению тех зачатков мозга, которыми располагали позвоночные на заре палеозоя.

Secundum naturam, эволюция позвоночных не собиралась оста­навливаться на обострении тактилизации.

Вероятно, со временем ее одной стало недостаточно для успеш­ности организма в ту суровую пору; враги были изобретательны, половые партнеры — капризны, а еда — подвижна.

Постепенно наше нейронное «загущение» обзаводится нейро- пилем — зачатками той самой ретикулярной формации, которая

Илл. 53. Головной отдел древнейшей бесчелюстной рыбы (Heterostraci).

Силур. Прим. 420 млн лет назад. (По Оленеву)

обеспечивает предельную отчетливость связи меж спинным моз­гом и нарождающимся головным.

И вот тут-то уместны et ignes et tympani: наконец-то в истории мозга появляется хоть что-то, к чему уже может быть полноценно применена нейроанатомическая латинская номенклатура. В дан­ном случае это будет tractus spinoreticularis и tractus reticulospinalis.

Вот примерно так и образовалась первая фундаментальная часть головного мозга, именуемая ныне metencephalon, задний мозг.

Учитывая ценность данного новообразования и его большой практический смысл для организма, «загущение» постепенно обла­чалось в защитную костную капсулу.

Происхождение капсулы дискутивно. По одной из версий матери­алом для нее послужили слившиеся позвонки, а подругой (более раз­работанной теории) — костно-кожисто-хрящевые пластинки, вроде тех, что защищали головы акантод (первых примитивных рыб).

В этом вопросе «клинки» гипотез (в свое время) скрестились очень впечатляющим образом. Основоположником позвонковой версии был И. В. Гёте (1749-1832), малоизвестной страстью которого была сравнительная анатомия, и который в 1820 написал: «В 1791 году, когда нашел на песчаном бугре еврейского кладбища в Венеции старый изломанный череп овцы, я заметил, что и личные кости об­разованы из большого позвонка. Когда при внимательном осмотре мне удалось увидеть постепенность перехода от первой крыловид­ной кости к решетчатой и ее губчатым частям — все остальное ста­ло для меня ясным». Гете был не одинок, почти одновременно с ним позвонковую версию муссировал иенский профессор Лоренц Окен, а чуть позже и сам сэр Ричард Оуэн, линнеевский кавалер. Против­никами этой гипотезы были (естественно, в разное время): Кювье, Райхерт и Т. Г. Хаксли, как раз и породившие кожисто-хрящевую версию. А. Дорн в «Происхождении позвоночных и принципе сме­ны функций» (1875) вообще предлагает рассматривать появление черепа как ответ эволюции на необходимость опоры для язычной и челюстной мускулатуры, что маловероятно, так как согласованная, тонкая и мощная работа челюстей никак не могла появиться раньше зачатка мозга, способного координировать эти сложные движения и вообще сделать их нужными. Более того, последние находки под­твердили, что и многие бесчелюстные уже были снабжены черепами (костными головными щитами: Astraspis, Poraspis, Tolypelepis). Puto, настоящий ответ похоронен в кембрийских (или ордовикских) горя­чих морях и болотах, где жизнь позвоночных обретала свои очерта­ния, способности к сложному поведению и свой физиологический «capitales principales» 51 .

Вот как описывает эти существа академик А. Северцов: «Прото- краниаты были, по всей вероятности, голыми животными, т.е. их