— Вот еще! Перестань. Было бы из-за чего реветь…
— Ну, как так можно жить, скажи, как можно? — размазывая по лицу слезы, говорила Светлана.
— Как умею, так и живу. Рассопливилась из-за ерунды.
— Сестра, называется! Тут кошки скребут на душе, а ты…
— С чего это они у тебя скребут?
Вика подняла ведра, чтобы отнести их на кухню, но не отнесла, потому что в эту минуту во двор вбежала Александра Ивановна.
— Девочки, доченьки, — кричала она, — Гришенька пропал, я обегала все кругом, нет его, девочки. С ним беда, чувствую, ушел смерть искать, знаю…
Сбежались соседи, охали, ахали, советовали каждый свое, кто-то предложил разойтись по переулкам — мог ли он далеко уйти? Александра Ивановна как села на ступеньки крыльца, так и не могла встать, ноги онемели, словно отнялись. Вика стояла возле, рассуждая:
— Куда же он мог деться? Может, на рынок двинул проветриться? Ведь засиделся в комнате.
— Не знаю, — стонала Александра Ивановна, — пропал…
— Может, в сквер пошел, на травку посмотреть?
— Слепенький?
— Ну и что? Разве глядеть можно только глазами?
— Что ты такое городишь, не понимаю, — утирая слезы, сказала Александра Ивановна. — Искать надо, а я сижу…
Она ушла, и Вика хотела отправиться вслед за нею, но передумала и снова села на ступеньках крыльца, подставив лицо солнцу. В самом деле, куда он мог исчезнуть? Никуда не денется, найдется, засиделся в душной комнате, пошел погулять, заблудился, выберется, люди помогут.
Прибежала Светлана, закричала с ненавистью:
— Сидишь? Ты чего сидишь?
— А что мне делать?
— Человек пропал, дура, искать надо!
— Ну и ищи!
— Не стыдно?! — сказала Светлана. — Какая же ты свинья!
— Между прочим, если он бросится под трамвай или повесится где-нибудь, не я буду виновата, дорогая сестричка, — злорадно проговорила Вика. — Не я… Зачем ты его ищешь? Ты давно его потеряла и уже не найдешь.
— Была б ты на моем месте, дура злая! — плача, воскликнула Светлана.
Вика махнула рукой, ушла со двора. Какое у нее было хорошее настроение, когда сидела на солнышке, мечтательное, спокойное, а теперь будто и впрямь кошки скребут на душе. Как смеет Светлана на нее орать? Разве это она, Вика, виновата, что Григорий пропал?
Все-таки где он может быть? Не иголка же — человек. Куда отправился? К школьным приятелям?
Вика села на скамеечку в сквере у Тишинского рынка, стала думать. Думать надо было быстро, потому что надвигались сумерки. Но быстро ей не думалось. Впрочем, тише едешь, дальше будешь, и вдруг Вика почти с уверенностью решила, где сейчас находится Григорий. Только в одном месте он может быть.
Она села в автобус и поехала к Ваганьковскому кладбищу.
Григорий сидел у могилы своих родителей, она не ошиблась. Могила находилась в самой глубине кладбищенских тропок и была невидна из-за густой травы и кучи мусора, набросанного, видимо, с соседних могил. Неухоженный, заброшенный клочок земли с воткнутой в него ржавой железкой, на которой вместо имени белой краской начертан номер этого прибежища умерших родителей Григория — их последней и вечной квартиры.
Григорий сидел на траве, прислонясь к ограде. Не было на его лице печали, был покой. И в то же время во всем его облике, в руках ли, лежащих ладонями на согнутых коленях, или в неподвижности застывшего в одном положении тела, проступали обреченность, усталость и отрешенность от этого мира, все-таки живого, наполненного звуками тишины. Если прислушаться, доносился даже звон далекого трамвая, редкие гудки автомобилей, неясный гул большого города, деревья шелестели, мошки роились, птицы кричали, одинокие прохожие шуршали подошвами по песчаным тропкам. Живая жизнь таилась в тишине кладбища, но слышал ли что-либо Григорий, застывший, как изваяние, погруженный в свои мысли?
Затаясь, Вика долго смотрела на него — он не двигался, хотя сидел в неловкой позе. Она устало стояла в отдалении, боясь пошевелиться, выдать неосторожным движением свое присутствие. Но вечно стоять так тоже нельзя, и Вика пошла к нему, протискиваясь между оградами могил, удивляясь, как же он тут шел, где и зрячий-то едва различит узкий проход.
— Это я, Гриша, — сказала она. — Извини, пожалуйста. Дома переполох, все ищут тебя, в милицию сообщили. Не сердись, пожалуйста. Ты бы хоть сказал кому-нибудь. Пойдем домой.
— Сядь тут, Вика, — сказал Григорий, не удивившись ее появлению, не испугавшись и не рассердившись, — сядь.
Она присела на землю рядом с ним.
— Понимаешь, — сказал он почти радостно, — я вышел на улицу и пошел, я сам шел, понимаешь, никого не расспрашивал, только здесь, на кладбище, спросил, и какая-то женщина привела меня сюда. А так я сам шел, все время сам и ни у кого не спрашивал дорогу. Понимаешь?