— Нельзя, — сказал Рахасен, — наш обмен уже состоялся. Нужна только расписка. Таков закон Трижды Величайшего. Ты человек. В тебе тайна. Как в каждом из людей.
— Тайна? Во мне? — Сергей Григорьевич засмеялся. — Какая же?
— Не знаю. Получу расписку и узнаю, что знает человек.
— А что знает человек? Что может знать человек? Он не знает даже, зачем живет.
— Человек знает все, — сказал Рахасен. — Ты человек и должен знать все.
— Но я-то именно ничего и не знаю. Я в самом деле не знаю ничего. Не знаю даже, зачем купил чемодан. Ты можешь объяснить, зачем я купил чемодан? Объясни, и я дам расписку.
— Какой чемодан?
— Кожаный, на колесиках. Черт должен это знать, а ты самозванец. Тебе лечиться надо, иди, я устал, — миролюбиво сказал Сергей Григорьевич.
— Не торгуйся! Пиши. Иначе я должен тебя убить.
— Очень страшно! — усмехнувшись, сказал Сергей Григорьевич. — Прежде люди продавали душу дьяволу, ища знания, а ныне ты, называющий себя сыном сатаны, ищешь тайну познания у людей. Как меняются времена!.. Все! Хватит! Побеседовали! — вдруг закричал Сергей Григорьевич. — Довольно валять ваньку! Пошел вон! Ну, убирайся подобру-поздорову!
— Неужели ты хочешь умереть? — почти печально спросил Рахасен. — Твой срок еще не пришел, еще успеешь прийти к нам. Там тьма, человек. Там пустота, забвение. Не торопись.
Когда-то, еще в институтские времена Сергей Григорьевич занимался боксом и даже делал кое-какие успехи, но однажды на городских соревнованиях получил жестокий нокаут и уже не смог преодолеть робости перед рингом. Он не любил уличных драк, и если, бывало, приставали к нему хулиганы, то он отделывался от них миролюбиво, без кулаков, хотя раза два за всю жизнь ему все же довелось вспомнить свое мимолетное боксерское прошлое. Ему надоел непрошеный гость, его назойливая бесцеремонность, хватит, пора выталкивать в шею.
— Довольно болтовни! — сказал Сергей Григорьевич, хотел подняться с кресла, но почувствовал, что не может сделать ни одного движения. Тело его одеревенело, он с ужасом увидел, как преобразился Рахасен, будто сбросил маску, обнажив подлинное свое лицо, лицо дьявола.
Словно удар молнии пронзил Рахасена. Такого он не испытывал никогда, его сотрясло всего, нет, не так, как недавно в электричке, а в сотню раз сильнее. Он понял, это гнев Трижды Величайшего поразил его. Рахасен схватил со стола нож, хотя не знал еще, как надо с ним обращаться. Но гнев Трижды Величайшего сотрясал его, и Рахасен замахнулся.
«Он в самом деле дьявол! — в отчаянии подумал Сергей Григорьевич, поняв, что сейчас нож вонзится в его тело. — Стой, хорошо, я распишусь, — хотел он крикнуть, но не крикнул, хотя и мог, на это еще нашлось бы у него сил. Не крикнул, потому что тут же его охватило иное чувство, будто мимолетное воспоминание о юности, о том, что когда-то, так недавно он был смел, решителен и не боялся ни ножа, ни огня, ни смерти. — Нет, — зная, что это последние секунды его жизни, мысленно сказал он сам себе, — нет, будь этот сумасшедший и в самом деле сатаной».
Рахасен понял, куда надо ударить: в самое уязвимое место человека, в сердце. Гнев Трижды Величайшего неотвратимо направлял его руку. Но и глаза человека, ждущего смерти, были как обжигающий огонь…
Случилось невероятное — Рахасен отбросил нож, закрыл руками лицо. Неужели он, раб, преодолел то, что непреодолимо, — волю властелина потустороннего мира?
Он, свершивший невероятное, был жалок сейчас. И Сергей Григорьевич, поняв, что смерть обошла его, вдруг, в свою очередь, сжалился над странным и, конечно же, больным своим посетителем.
— Ну, хорошо, ладно, — сказал он, — я распишусь, а ты оставь меня навсегда, я устал от тебя. Где расписаться?
— Все равно, — устало сказал Рахасен, — хоть здесь.
Он поднял с пола газету, положил рядом с нею нож.
Морщась от боли, преодолевая судорогу, еще сковывающую его тело, Сергей Григорьевич полоснул лезвием по пальцу, капнул кровью на газету и расписался ногтем.
…— Что произошло?! — воскликнул Трижды Величайший. — Он ослушался меня? Он взбунтовался? О каком знании этот выродок толковал человеку? Какую тайну захотел узнать? Его надо наказать, Чалап. Пусть варится в котле у своей маменьки вместе с земными грешниками.
— Но это невозможно, Рахасен — не человек…
— А кто же? Кто он? Чего стоит его расписка теперь? Он взял человеческую душу, но уже не для того, чтобы ожесточить себя. А я за этим его посылал! Он захотел познать какие-то земные тайны. Еще шаг, и он заразится всеми людскими болезнями. Человек неизлечимо болен, поражен себялюбием, тщеславием, эгоизмом. Не я заразил их всем этим. Они сами из себя выдавливают яд и с упоением его же пьют. Человек — скорпион: сам себя жалит. Зови его мать!