Ударил гром. И ниже опустились тучи и изрыгнули новый поток. Дождь бил, как камень, он царапал ковчег. Ветры свистели. Они срывали с гор вершины и сбрасывали их в бездну. Огнем полыхали вулканы.
Сим сказал:
— Ной, ты слышал слова Хама?
Иафет сказал:
— Разреши, мы выбросим его в море.
Ной был разгневан. Он плюнул в лицо Хаму. Он сказал:
— Я проклинаю тебя, Хам, и род твой. Я, Ной, сын Ламеха, внук Мафусаила. Будешь ты и отродье твое рабами рабов у братьев твоих. Живи, чтоб мучиться.
Тогда же сказал Ной:
— Благословляю тебя, Сим, и тебя, Иафет. Сим среди вас старший.
Радостно засмеялась Икна, жена Сима. Она держала на руках сына Аата. Аат смеялся. Смех его звенел подобно звону костей убитой птицы.
Сказал Сим:
— Пришел час расплаты за твой удар, Хам. Отродье твое будет рабами моих рабов.
Иафет сказал:
— Ты будешь моим рабом, Хам. Так повелел Ной, угодный Не Имеющему Имени. Это воля Творца.
Хам опустил голову. Спала Селла, дочь Ситы и Ады, рядом с нею ворочался сын, названный Ханааном.
Сорок дней и сорок ночей изливался поток. Наконец истощился запас воды у Не Имеющего Имени, который Везде и Нигде.
Однажды проснулся Хам и увидел солнце. Он открыл дверцу окна ковчега. Солнце вошло в ковчег. Оно упало на лицо Ханаана. Ханаан проснулся. Он впервые увидел солнце. Хам смотрел в окно. Мертвые тела качались на волнах. Ковчег расчищал себе путь среди них. Они были раздуты, как пузыри рыб. И вода легко несла их.
Ханаан смотрел на солнце. Проснулась Селла. Ной, Иафет и Сим спали. Спали их жены. Животные, что в ковчеге, спали. Селла взяла на руки Ханаана. Он тянулся к солнцу. Ему было тепло. Он первенец после потопа. Он с кровью Сифа и Хама, он с кровью Ады и Сита, что носил на себе горы. Хам смотрел на Ханаана. Он запел. У него был дар Иувала, сына дочерей Каина, научившего людей игре на свирели.
Хам пел:
— О Ханаан, ты протягиваешь руки к солнцу. Ты хочешь поймать его. Ты не знаешь начала. Была земля, подобная солнцу. Железные травы росли. Березы звенели. Семивершинное дерево Гон соком было полно. Соком слаще молока твоей матери Селлы. С пестрыми, из литого золота бедрами был Орел. Девятивершинные горы росли. Лежали луга с плодородием на груди. Ночью родился ты, Ханаан. Ты протягиваешь руки к солнцу. Ты хочешь поймать его. Ты не знаешь. Отец повелел быть рабом. Воля отца сильна. В тебе кровь Сифа и Сита, что скалы носили на себе. Самым сильным ты будешь. Самым храбрым ты будешь. Самыми храбрыми будут твои сыновья. Станут бояться дети Сима тебя. Станут бояться дети Иафета тебя. Будешь ты, Ханаан, охотником. Ты пройдешь леса, где нет места яйцу крикливой горлинки, так они густы. Ты до Огненных гор добредешь, куда опускается солнце. Ты протягиваешь руки. Ты хочешь поймать огненный шар. О Ханаан! Глаза твои — камень сверкающий оникс, серебро — переносье твое, кожаный мех — груди твои. Ты в землю проникнешь, к солнцу взлетишь! Так до старости будь, Ханаан. Детей с родимым пятном рожай. Конному дай ночлег, пешему дай приют, краткое удлиняй, узкое расширяй, о Ханаан…
Чалап храпел. Трижды Величайший захлопнул Книгу Судеб, лег на диван, повернувшись лицом к стене.
— Ты в скорби? — вдруг спросил появившийся, как всегда, неизвестно откуда Адуи.
Трижды Величайший вздрогнул: не видел ли этот червь, мнящий себя истинным учителем людей, что сейчас читал Трижды Величайший в Книге Судеб? Но, подумав так, он разгневался — откуда у него этот страх? Кто ему судья? — и, не оборачиваясь, сказал:
— Я уничтожу тебя, слизняк.
Адуи засмеялся.
— Не сможешь, Трижды Величайший. Я дух. Разве можно уничтожить дух?
«Можно», — подумал Трижды Величайший, вспомнив, как исчезли и тело и дух его земного сына Каина.
— Мы близнецы, — сказал Адуи, — исчезну я — исчезнешь ты.
— Что ты делал на земле, дух? Любил ли кого? Женщину? Детей? Как ты там жил?
— Мне казалось, ты знаешь все, — печально сказал Адуи. — Ты оставил мне память, я все помню. Я был ребенком, Трижды Величайший, как все люди. Сосал молоко матери, пас овец, пахал землю, играл на свирели, и женщину я любил, и она меня любила, и детей своих любил — мальчика и девочку.
— Зачем же ты совершил то, что совершил?
— Тебе не понять. Ты не знаешь многого. Не знаешь, что такое зависть. Впрочем, нет, разве ты не завидуешь Не Имеющему Имени? Разве не ненавидишь его?