— Уйди, — сказал Трижды Величайший. — Или я засуну тебя в огненную печь на вечные времена.
— Это ты можешь. Но не сделаешь. Я нужен тебе. Ты хочешь меня разгадать. Но ни люди, ни ты, Всевидящий, никогда не разгадаете меня. Разгадать меня — все равно что разгадать тайну мироздания. Ну, куда мне отправляться? В котел?
— Пошел вон, — устало сказал Трижды Величайший.
Шли дни, а писатель Крутояров не мог забыть то, что произошло в гостях у Андреевых.
К тому же слова Сергея Григорьевича были, по существу, несправедливы — Крутояров был искренен в своих произведениях. Он не хотел приспосабливаться и не приспосабливался, писал о том, что знал и что считал главным в сложной, противоречивой, быстротекущей современной действительности — о тех изменениях, которые несет с собой научно-техническая революция в человеческие взаимоотношения. Долгий журналистский опыт (а он проработал корреспондентом в газете более десяти лет, был въедлив, пытлив, сумел хорошо изучить многие производственные конфликты и судьбы сотен людей на разных предприятиях), этот журналистский опыт помог ему увидеть жизнь в самых разных ее проявлениях.
И, однако, слова Сергея Григорьевича, сказанные в запальчивости, в каком-то болезненном состоянии, несправедливые уже потому, что он, оказывается, и не читал ни одной книги Крутоярова, все же не давали ему покоя, потому что задели самолюбие. И, возможно, не только задели самолюбие, но и поколебали его в чем-то. Что такое правда и что такое ложь? Есть только одна правда — правда времени, правда тех идей, которые воплощает в жизнь страна, где он, писатель Крутояров, живет.
Крутояров не был человеком спокойной, благоприятной судьбы. Рукописи его, рассказывающие о сложных человеческих взаимоотношениях, затрагивающие часто болевые вопросы действительности, не сразу находили издателя, хотя потом пользовались успехом. В семейной жизни Иван Федорович не знал конфликтов. У него не было разногласий с женой, его первой читательницей и советчицей, поддерживавшей в нем уверенность. Беда была только в том, что Татьяна Валентиновна не отличалась здоровьем: язва желудка, которая никак не поддавалась лечению, изнуряла ее. Детей у Татьяны Валентиновны и Ивана Федоровича не было. В первые годы супружества они не хотели детей, потому что учились, еще не встали на ноги, а потом, когда появилось некоторое материальное благополучие, Татьяна Валентиновна уже не могла забеременеть: сказались, видимо, последствия двух абортов. Впрочем, желание иметь детей было у них не столь сильно, чтобы внести в их жизнь беспокойство, тем более что у Татьяны Валентиновны выработалось философское отношение к этой проблеме — не стоит заводить детей в наш сложный, опасный век, когда весь мир сидит на пороховой бочке.
Татьяна Валентиновна была не менее Ивана Федоровича уязвлена словами Сергея Григорьевича, сказанными в гостях у Андреевых, но всегда, если кто-либо критиковал ее мужа или отзывался о нем с неодобрением, она объясняла это одним — завистью, тем мелким чувством, которым наделено так много людей, но которое, слава богу, было незнакомо ни ей, ни ее мужу.
Однажды ночью, когда Крутояров засиделся над рукописью, а Татьяна Валентиновна давно спала, раздался звонок у двери. Иван Федорович удивленно прошел в прихожую, тревожно посмотрел в дверной глазок. На лестничной площадке стоял средних лет, интеллигентный обликом мужчина с лицом усталым и чем-то знакомым Ивану Федоровичу.
— Кто там? — спросил Иван Федорович.
— Извините, я хотел бы поговорить с Иваном Федоровичем.
— Ведь ночь, уважаемый, — Иван Федорович поколебался и открыл дверь.
— Здравствуйте, — сказал ночной гость, — вы не узнаете меня?
— Не припомню, — не очень уверенно ответил Иван Федорович.
— Я Дмитрий Рогов.
— А, здравствуйте, здравствуйте! — воскликнул Иван Федорович, хотя не знал никакого Рогова. — Что у вас за нужда ко мне в такую позднюю пору? Впрочем, проходите.
Он провел гостя в кабинет.
— Я Рогов, — повторил гость, — Дмитрий Дмитриевич. Однако, я вижу, вы, определенно, не узнаете меня. Я тот самый Рогов, главный инженер, герой вашей повести «Рогов против Рогова».
— Что! — воскликнул Иван Федорович и тут же вспомнил Сергея Григорьевича, который объявил у Андреевых, что его посетил черт. Или он, Иван Федорович, спит и это все ему снится, или перед ним мистификатор.
— Не удивляйтесь, — сказал гость, словно угадав его мысли. — Вы не спите, а я не мистификатор. Я в самом деле, как вам это ни кажется странным, Дмитрий Рогов, главный инженер, созданный вашим воображением.