Приключение по большому счету было незначительным, однако вода замочила письмо, доставленное вороной, которое я неосмотрительно держал в руках. Текст, написанный чернилами, расплылся и до самого Вознесенского моста я пытался разобрать точный адрес, по которому находился пациент. Дело осложнялось тем, что существует три Подьяческих улицы — большая, средняя и малая, обозначаемые в документах так: «Б. Подьяческая, С. Подьяческая, М. Подьяческая». Можно понять мое отчаяние, я так спешил к пациенту, что не посмотрел на букву, стоящую перед названием улицы.
К счастью, вдоль Вознесенского проспекта, как всегда, ярко горели фонари и я понял, что ждут меня у Львиного моста на Малой Подьяческой.
Следует упомянуть, что для путешествующего Екатерининским каналом нет более безопасного места, чем Вознесенский мост. Еще в стародавние времена господа офицеры из лейб-гвардейских полков, будучи расквартированы в одном из близстоящих домов, любили по ночам гонять нежить. Это невинное развлечение негласно поощрялось градоначальником и привело к эффекту, сопоставимому с результатом ковровой бомбардировки. С тех пор примечательные для этого места яркость освещения и безжизненность поддерживают снайперы-арбалетчики, стерегущие с крыш государеву дорогу. По ходящим среди горожан слухам, владельцам фасадных квартир властями предписано не гасить на ночь свет, дабы не порождать на проспекте опасные тени, столь любимые нежитью. Не могу сказать, насколько эти слухи соответствуют действительности, но дома сияли окнами, как новогодние елки — гирляндами, и это я видел собственными глазами.
Достаточно скоро мы миновали освещенные места и я физически почувствовал, что ситуация изменилась. Атмосфера стала довольно жуткой, над водой появился густой туман, сильно запахло нежитью и магией. Плотнее укутавшись в плащ, я приказал гондольеру двигаться быстрее. Не знаю, что оказало на него более сильное впечатление — мои слова или сгустки тьмы более черные, чем сама чернота, появляющиеся и исчезающие, словно в странном, завораживающем танце на набережной канала, но лодка и впрямь поплыла, словно морская торпеда.
Не прошло и получаса, как впереди на воде заплясали отблески факелов, и я увидел два яла, перегораживающие канал. Никакого объяснения этому странному явлению я не мог придумать. Оставалось ждать и уповать на защиту Провидения.
— Сбавь ход! — приказал я лодочнику.
Когда на малом ходу мы подплыли на расстояние броска ножа, мужчина, одетый в темную куртку, хриплым голосом приказал нам представиться и объяснить мотивы нашего путешествия.
Останавливать путников, плывущих по рекам и каналам города, строжайше запрещается всеми мыслимыми законами и немыслимыми инструкциями. Исключение делается лишь для водной полиции, призванной следить за порядком и защищать жизнь и имущество добропорядочных граждан.
Однако мы находились в районе подьячих — крайне многолюдного сословия, состоящего из мелких ремесленников, удовлетворяющих спрос туристов на сувенирную продукцию и отчисляющих большие налоги в казну. Благодаря последнему, им разрешили объединиться в цех и наделили правом делегировать выборщиков для участия в политической жизни Петербурга. Кроме этого, район их компактного проживания, объединяющий три Подьяческие улицы, негласно находился под контролем жителей, и даже полиция не лезла на рожон и предпочитала договариваться с авторитетными цеховиками.
В глубине души, негодуя на самоуправство подьячих, — а это без сомнения была их выходка, — я назвал свое полное имя — Любарский Александр Стефанович, профессию и номер врачебной лицензии. Кроме этих официальных сведений я сообщил, что путешествую не развлечения для, а исключительно ради пользы больного, к которому получил вызов.
На лодках раздались радостные возгласы и зажглись еще несколько факелов. Стало светло и хрипкоголосый приказал нам пришвартоваться к его лодке. Он назвался Федором и объяснил, что послан старейшинами встречать господина доктора, т. е. меня.
Я перебрался на лодку подьячих и отпустил гондольера, который, не теряя времени, отправился в обратный путь. Один из подьячих заулюлюкал и кинул вслед горцу огрызок яблока, остальные громко засмеялись, нисколько не стесняясь меня.
— Чё заржали, охальники! А тебе, Мишка, неча инородца срамить! — строго сказал Федор и приказал. — Навались родные! Доставим господина доктора с ветерком!