Кемаль сделал еще один рывок и оказался у самой кассы. С билетами в руке он проложил себе могучей грудью дорогу назад и подошел к Гюллю.
Они вошли в зал и сели в последнем ряду. Гюллю третий раз в жизни попала в кино. Она не знала, можно ли быть счастливее. Она взяла руку Кемаля и приложила ее к своей груди. Кемаль покраснел и отдернул руку. Но Гюллю поймала ее и, снова приложив к сердцу, прошептала:
— Послушай, как бьется!
— Знаю.
— И у тебя? У тебя тоже бьется?
— Еще как!
Гюллю прикоснулась рукой к груди Кемаля. Да, у него тоже билось сердце и так же сильно!..
— Бедная моя мама, — пробормотал Кемаль.
— Твоя мама? — удивилась Гюллю. — Почему? Что случилось?
На глазах Кемаля блеснули слезы.
— Когда я уходил из дому, она расплакалась…
— Из-за чего?
— Глядя на меня, вспомнила об отце… Бедняжка, у нее никого не осталось, кроме меня. Любит меня больше жизни. Только и твердит: «Кемаль, мой Кемаль».
Гюллю взяла большую руку Кемаля в свои ладони, крепко сжала.
— Моя свекровь, — улыбнулась она.
Кемаль тоже улыбнулся.
— Да, твоя свекровь…
— Моя дорогая свекровь, — прошептала Гюллю. — В моем доме я посажу ее на самое почетное место, ни до чего не дам притронуться, все буду делать сама.
— Это хорошо, но мать не согласится…
— Почему?
— Она ведь привыкла копаться на огороде и не сможет без этого.
— Я все буду делать за нее.
— Ты? Ничего из этого не выйдет.
— Почему?
— А что ты понимаешь в огородных делах?
— Научусь.
— Трудное это дело, не то, что работать на хлопкоочистительной фабрике. Каждый день мотыжить, собрать что созрело, свезти урожай на базар, продать… Нам лучше жить отдельно от матери. Хорошо бы найти две комнаты с кухней в городе, в одном из домов при фабрике, где живут служащие и мастера. На окнах занавески…
— Занавески я сошью сама.
— Конечно. В любой день мы можем принарядиться и отправиться в гости к матери. Купим по дороге мяса. Эх, а какие мать биточки готовит — с сыринкой!
— Люблю биточки. Но наши, из Боснии, не умеют их делать. И я сколько ни стараюсь, ничего не выходит. Твоя мама научит меня, а?
— Конечно, научит.
— Ну, а потом?
— Что «потом»?
— Ты говорил о нашем доме…
— О доме… вспомнил я нашего мастера, Мухсина-уста[19].
Гюллю давно знала Мухсина-уста. Они жили в одном квартале. Он был холостяком и слыл книголюбом. Однажды у матери Гюллю сильно разболелся зуб. «Сходи к Мухсину-уста, — посоветовали соседи, — он поможет». Мать отправилась к нему вместе с Гюллю. Они застали его за чтением. Мухсин-уста достал из железной коробочки белую таблетку, дал ее матери, и через четверть часа боль утихла.
— Он твой начальник? — спросила Гюллю.
— Нет, что ты. Он такой же смазчик, как и я. Только постарше меня, да и зарплата у него больше. В его годы я…
— Что ты?
— Буду старшим мастером — вот что!
В глазах Гюллю вспыхнули радостные огоньки.
— А когда ты станешь старшим мастером, по праздникам все будут приходить поздравлять нас, да?
— Хозяин фабрики и директор ни за что не придут.
— Ну, конечно, они не придут. Сначала мы сходим поздравить их, а потом вернемся домой и будем ждать гостей, да?
— Да.
— Все придут: табельщики, контролеры, подмастерья.
— Конечно придут.
— А их жены?
— И жены придут.
Гюллю вся светилась от счастья.
— Меня все будут называть ханым-эфенди[20]. «Ханым-эфенди, передайте, пожалуйста, вашему мужу»… Я не сразу соглашусь.
— И правильно. Скажи мне. А я сначала рассержусь…
— На меня?
— Да, на тебя, но так, для виду.
Гюллю склонила голову и потерлась о плечо Кемаля.
— Не сердись на меня, Кемаль. Никогда не сердись, ладно?
— Так ведь я нарочно, для виду, как делает иногда наш мастер Мухсин. А по-настоящему разве я могу на тебя рассердиться?..
— Чего только я не натерпелась от моего отца и брата, Кемаль. В своем доме я хочу быть хозяйкой, ханым-эфенди. — На глазах у нее навернулись слезы. — У нас обязательно будет радиоприемник, кровать, зеркальный шкаф. Все будут завидовать мне, — продолжала она с неожиданной злостью. — Я не хочу, чтобы обо мне говорили за моей спиной, пусть говорят прямо в лицо: «Какая ты счастливая, Гюллю»…