— Это называется уловками шариата. Учись! — подмигнул Хафыз-Тыква.
Они чокнулись и выпили.
— Ох!.. Будь благословен ты, Рамазан!
— И ты будь благословен, Хафыз.
Залоглу выпрямился, собрался с мыслями, достал пачку сигарет и решил начать.
Закурили. С наслаждением затянувшись, Залоглу сказал:
— Видел я вчера одну девушку, Хафыз. Ох, хороша! Ох, аллах, как хороша!
— Не может быть! — воскликнул Хафыз-Тыква. Он выпучил глаза и весь подался вперед.
— Говорю тебе — пташечка!
— Ну, а тебе-то что за дело до чужой пташки?
— Не трещи ты… Эта пташка, кажется, хочет совершить благое дело…
Хафыз не понял.
— Хочет, говорю, совершить благое дело, — повторил Залоглу.
— Говори-ка поясней. Чего она хочет?
— Неужели не понял? Замуж за меня хочет выйти.
Хафыз-Тыква расхохотался.
— Как быстро ты забываешь свои проповеди, — обиделся Залоглу. — Не ты ли внушал, что рабы, не любимые аллахом, служа рабам, любимым аллахом, совершают благое дело?
— Ах вот оно что! — воскликнул Хафыз-Тыква, сообразив, наконец, к чему клонит Залоглу. — Кто же эта грешница?
— Не чужая. Дочка нашего Джемшира.
— Джемшир, Джемшир… Ах, этот вербовщик Джемшир?
— Да.
— Красивая, говоришь?
— Что там говорить, Хафыз. Красивая не то слово.
Залоглу стал рассказывать:
— Сидим это мы, выпиваем в шашлычной у Гиритли: Джемшир, его сын Хамза, цирюльник Решид, надсмотрщик Мамо. Уж уходить собрались, вваливается квартальный сторож. Захотел свою власть показать. Но я-то, сам знаешь, не потерплю! Кричу ему: «А ну, подойди сюда!» А он распетушился. Ну, схватил я тогда стул и ка-ак саданул его…
— Это ты, брат, загнул, — остановил его Хафыз-Тыква.
— Как ты сказал?
— Загибаешь, говорю. Остальное, может, и правда, а тут сбавь немного, тогда поверю…
Залоглу стушевался.
— Всегда ты так. Что бы я ни рассказывал, никогда не веришь. Зачем мне врать? Пришел сторож, после одиннадцати, говорит, запрещено. Слушай, говорю, другим запрещено и нам тоже?
— Ну вот, теперь продолжай.
— Опять ты за свое… Погоди, Хафыз, я тебе как-нибудь покажу, чего я стою! Ты меня, черт побери, в грош не ставишь. Уж если я разойдусь, то могу такое натворить…
— Например?
— Вот возьму, да и уйду, имам[28]! — разозлился Залоглу.
— Ну-ну, с тобой уж и пошутить нельзя, Рамазан! — примирительно сказал Хафыз. — Зачем живем? Повеселиться, посмеяться — так ведь? И только. Разве к лицу такому господину, как ты, ломать стулья на голове какого-то сторожа — не любимого аллахом раба? Кто он такой? Никчемнейший из никчемных.
Залоглу понравились слова Хафыза и тон, каким они были сказаны.
— Если бы не вмешались Решид и Хамза, клянусь, я бы…
— Ха… Так, значит, ты не ударил его, а только хотел ударить? Если так — вопросов нет, имаму все ясно. Я ведь подумал, что ты ударил…
Оба заметно захмелели. Залоглу уже не замечал иронии в словах Хафыза-Тыквы. Хафыз, привыкший к мутному дешевому вину, которое торговцы продают стаканами, быстро опьянел от водки и теперь парил в соблазнительных грезах. Он закрыл глаза и мечтал о том, что, если б ему сейчас скрипку, он спел бы песню, или лучше газель!..
А Залоглу все рассказывал… Из того, что услышал Хафыз-Тыква, он понял, что Залоглу влюбился в дочь вербовщика Джемшира и даже намерен на ней жениться. Но парень боится своего дяди, и есть только один человек, который мог бы уговорить его, а именно управляющий имением Ясин-ага. Однако и он рассуждает, как дядя, даже еще более щепетилен в вопросах чести и считает, что «господин не может брать в жены рабыню, не любимую аллахом».
— Ясно, — сказал Хафыз-Тыква, — я понял тебя, юноша.
— Ведь Ясин-ага все для тебя сделает, умрет там, где ты ему прикажешь… — убеждал Залоглу.
— Знаю.
— Уповаю на тебя.
— Выпьем! — предложил Хафыз.
— Выпьем. Но больше не называй меня Залоглу. А то…
— А то что?
— А то и я…
— Будешь называть меня «Хафыз-Тыква»?
Залоглу рассмеялся.
Хафыз-Тыква даже не улыбнулся.
— Называй, если так тебе больше нравится. Я не буду злиться, как ты. На что злиться? Старайся угодить Ясину-ага, — между прочим посоветовал он.
— Но как?
— Что значит «как»?
Залоглу задумался:
— Я и так с первого слова исполняю все его прихоти, книги ему читаю…
— Вот-вот! — поддакнул Хафыз. — Это очень важно. Пойдешь в город, купи книжку из тех, что ему нравятся. Старайся умаслить его, угодить…
— А ты что будешь делать?