Первое время после свадьбы он был очень пылким. Сережа устраивал мне спонтанные романтичные вечера, являлся домой с шикарными цветами без какого-либо повода, дарил украшения с драгоценными камнями и щедро сыпал комплиментами. Он мало пил, не курил, не кутил. Связи его были столь обширны, что найти знакомых можно было в любом городе и ведомстве; Загорский был со всеми учтив и доброжелателен, но тесно он ни с кем не дружил. Выходя из квартиры, я ловила на себе завистливые взгляды соседок, в сознании которых Загорский прочно укрепился в статусе «идеальный мужчина».
Поначалу он с нетерпением ждал ночи. В постели был очень нежным и последовательным. Мне это нравилось, а потом приелось. Так бывает, если секс становится обыкновенной процедурой в распорядке дня наряду с чисткой зубов и принятием душа, то есть если им нужно заниматься по определенной схеме, в определенных позах и в определенное время. Я пробовала соблазнить его вне нашего выверенного по минутам графика, раскрепостить, обернуть близость в игру; Сережа поддавался, но с ленцой, он смущенно покашливал и тушевался. Вскоре мне осточертело домогаться собственного мужа. Приставания сошли на нет, и через пару лет наша интимная жизнь превратилась в редкое выполнение супружеского долга. Тогда же я стерла пыль с глаз и разглядела недостатки супруга.
Говорил он быстро, скорее тараторил. Не ходил, а рысил. Он спешил всегда, даже во время обеда или чтения газеты, – терпеть не мог впустую потраченных минут. Пока я делала нехитрую утреннюю гимнастику, он успевал принять душ, побриться и одеться к завтраку. Когда я заканчивала первое блюдо, он откладывал нож с вилкой и вытирал рот. Пока я делала заказ портнихе, он мог съездить на работу, провести совещание, вернуться домой и разобрать кипу бумаг в кабинете.
Загорский имел дурную привычку пристально наблюдать за собеседником, уставившись ему прямо в глаза. Казалось бы, все так и поступают – смотрят на того, с кем разговаривают; но Сережа впивался, словно погружался в самые проникновенные мысли. Это смущало, а порой и вовсе раздражало. Я нашла выход из ситуации и просто отводила взор на первый попавшийся предмет интерьера.
Немного погодя я поняла, что и Сереже кое с чем в нашем браке приходилось мириться. Только в отличие от меня – особы прямолинейной – он скрывал недовольство, по крайней мере не заявлял о нем в открытую. Загорский не выносил вспыльчивости, а этого добра у меня хоть отбавляй. Упертый, взрывной характер слегка утихомирился с возрастом, но временами входил в кураж и показывал себя во всей красе. В такие моменты лицо мужа страдальчески искажалось и он старался как можно скорее ретироваться на работу или в спортивный зал – там чувствовал себя в безопасности, как под крышей в град. Меня же после долго мучили угрызения совести, не меньше, чем запойного пьяницу, который протрезвел и осознал, каких бед натворил во хмелю.
Зато по бытовым вопросам мы никогда не ссорились. Сережа пользовался обслугой дома и не привлекал меня к домашним хлопотам.
Первый раз он упомянул о детях на годовщину свадьбы. С тех пор эта тема то и дело всплывала в разговоре: перед сном, за обедом или по дороге в гости. Я тоже хотела ребенка, но никак не могла забеременеть. Обеспокоенный муж предложил обратиться к врачу (доктора он выбрал лучшего из лучших) и выяснить, в чем проблема. А проблема действительно была. Впереди ждало долгое, болезненное лечение, но мы оба верили, что именитый врач сделает невозможное. Однако чуда не произошло. Страшный диагноз – бесплодие – окончательно умертвил общую мечту. Загорские более не должны были выплачивать унизительный налог на бездетность3; когда люди узнавали о нашей проблеме, то немедленно строили мину, достойную скорбящей вдовы; и тем не менее все это были пустяки по сравнению с грядущими десятилетиями, лишенными родительского счастья.
В 1941 году Сережа получил должность заместителя заведующего секретариатом Совета народных комиссаров СССР и одновременно стал помощником уполномоченного Государственного комитета обороны по снабжению Красной армии Анастаса Микояна. В октябре, спасаясь от наступающих на Москву немецких войск, мы уехали в эвакуацию. Иностранные дипломаты, члены Политбюро и Комитета обороны, часть Правительства и труппа Большого театра прибыли спецпоездом в Куйбышев4. Туда же направились информационные агентства, Госплан, часть аппарата ЦК ВЛКСМ и многие другие учреждения. Уже в январе 1942 года мы вернулись в Москву.
4
Во время битвы за Москву Куйбышев стал резервной столицей СССР. Этот город находился в удалении от линии фронта, однако из него можно было всего за час долететь до Москвы и до передовой. Волга же служила естественной преградой для врага. Кроме того, Куйбышев являлся крупным железнодорожным узлом, он был связан с Уралом, Средней Азией, Сибирью и Дальним Востоком. Еще одной причиной, почему выбор пал именно на него, стало нежелание Сталина уезжать из европейской части страны на Урал. Впрочем, Сталин так и не приехал в Куйбышев. Он остался в Москве и лично выступал во время военного парада на Красной площади в честь 24-й годовщины Октябрьской революции. Линия фронта тогда проходила всего в нескольких десятках километров от советской столицы.