Меч был как седой горизонт, цвета сливовых цветов после дождя. Сталь, серая, как сумеречный туман, в середине изгиба которой сияет далекий блик солнца. Она спрятала клинок в ножны и села рядом с Аки. За бортом недовольно шумело море.
- Я почти забыл, - он потянулся во внутренний карман. – Я задержался на ночном рынке Ноара, хотел преподнести тебе подарок.
Он прищурился, и ей захотелось положить жемчужину во впадинку под его горлом. Ладонь Аки вынырнула из-за пазухи, и юноша протянул плоский железный овал с прорезью в середине.
Она ожидала чего угодно, но темная цуба1, осыпанная яркими сосновыми иглами, хотела, чтобы ее разгадали. Хаос латунных игл на простой темноте железа напоминал намытые рекой неровные ряды настоящей сосновой хвои. Длинные хвоинки – и короткие обломки, кружащиеся вокруг рукояти меча, будто течение все еще их уносит. Изысканная простота узора зачаровала Мону.
- Это… прекрасно, - она коснулась выпуклой гравировки.
Конечно, ей не раз приходилось видеть тщательно украшенные мечи. Искусство гравировки цубы в столице Острова Яблонь процветало. Обычно воины обходились простым символизмом, отдавая предпочтение небрежно выдавленным веточкам цветущей сливы, означавшим стойкость, острым листьям бамбука, бурным морям, безмятежно парящим птицам и спящим лесам.
Они знали, что цуба долго не прослужит, но дополняли красотой природы и без того впечатляющее оружие. Знать же, которой реже приходилось всерьез сражаться, любила серебро, золото, целые полотна, разворачивающиеся на небольшом железном овале, обнимающем меч.
Мона пробежала подушечкой пальца по сломанной игле. Этот кружащийся в горсти хвоинок дефект не был случайностью. Одна золотистая игла из привычной пары ровна и наполнена природной силой, а другая сломана пополам и согнута, словно нога праздно прислонившегося к стене гуляки. Эта пара разных хвоинок, соединенных вместе, часто встречалась на цубах в старые времена, когда воины умирали за императора без сомнений.
Даже погибнув, ты неразделимо связан с кем-то, - вот что значил этот узор. Верность, преданность и в хорошие, и в плохие времена, и в радостный день, и в черный миг гибели. Неразрывная связь - с императором или повелителем, с учителем или учеником, с мужем или женой. Столько смыслов можно было вдохнуть в этот дар, что Мона только сжала медленно нагревающееся в пальцах железо крепче. К глазам подступили теплые слезы.
- Я ошибся с подарком? - встревожился Аки.
- Вовсе нет, - она была растрогана. - Я надеюсь когда-нибудь найти для тебя что-то столь же значимое. Это драгоценный дар.
В это время дверь, ведущая к каютам, распахнулась, и оттуда вышел недовольный Энцо. Подбородок капитана «Лисы» покрылся медным налетом щетины. Кио возвышался над ним, следуя позади.
Казалось, мужчины принадлежат к разным видам: один незаметно выскользнул из страны волшебства, а другой крепко врос в палубу. Они по-разному ходили, двигались, разговаривали. Сайя переоделся и стал похож на странствующего сказителя с длинной косой, змеящейся между лопаток, в простой одежде и высоких охотничьих сапогах. Многослойные кимоно остались в каюте, но простого в самом Кио не было ничего.
Брови прорисовала тонкая кисть – острые листья осоки, гармоничный штрих на белом полотне лица. Его шрамы теперь ничего не прятало. Кио окутывало притяжение отстраненной строгости. Оно делало глубже темно-синие от холодных ветров глаза.
- Через полчаса мы подойдем к мысу, и я высажу там всех любителей приключений, - без вступлений начал Энцо. - Готовьтесь, судну задерживаться нельзя. Остальные поплывут со мной. Надеюсь, люди императрицы и Лирана Цзы за нами не поспеют.
- Я отправляюсь в Хакё.
Это Кио. Мона не ждала от молчаливого мастера ничего другого. В конце концов, это была его идея. Спешно покидая Ноар, они не успели поговорить, и девушка была этому рада — ей не хотелось объяснять, почему она так импульсивно убила Мичиро.
Энцо добавил:
- Ты не передумала? Уж лучше подавать похлебку купцам в каком-нибудь отдаленном порту, чем кормить червей или медведей среди бурелома.