Он украсил себя цветами, словно невесту. Но в волосах, которые Кацу коротко остриг, алели паучьи лилии, символы смерти. Он держал одну из них в руке – темную, словно кровь. Будто весь красный цвет мира впитался в ее зловещие лепестки. Злой цветок.
Аки присвистнул. Кацу рискнул всем – за такую наглость его могли либо казнить, либо возвысить, но все знали конец истории. Кио перенесся в прошлое и видел эту картину воочию.
- Для кого-то ум – благословение, но Кацу он счастья не принес. Он показал императрице трещины зла на белоснежной скорлупе невинности, изучив ее лучше других. Ханси и впрямь полюбила испорченного мальчишку. Но Кацу не понял, что не он основной игрок. Императрица занимает свой трон не просто так, она знаток душ и победитель множества войн.
Ханси с удовольствием взяла его и возвысила над остальными, сделав слугой в комнате для наказаний. Она изломала его своей приязнью и склеила так, как ей нравилось. Кацу стал могущественной, но все же игрушкой. Он получил власть, но отомстить Таро не сумел – тот возвысился сам и защитил себя нужными связями.
Так что Кацу вылеплен в постоянной битве с императрицей, превосходившей его и опытом, и возрастом, и властью. Ханси придала ему форму, все эти острые края и безумие – ее творение.
- Ты как будто этим восхищен.
- Я действительно восхищен – тем, что такому сопляку под пятой императрицы удалось сохранить хотя бы подобие человечности, - обдал внезапным холодом Кио. – Мне неприятно его безумие. Но не выйди он тогда с паучьими лилиями в волосах, на его месте оказался бы я. Своим глупым поступком Кацу подарил мне немного времени. Я бы не выдержал встречи с волей императрицы так рано.
- Я этого не знал.
Мона вспомнила, как императрица приказала отрубить руку Кио в качестве испытания верности. Его шрамы не давали ей покоя. Квартал походил на монету: c одной стороны – пылающая камелия страсти, с другой - алая паучья лилия гибели.
- Я догадывался, чем все кончится, когда Кацу отдал Смертнику ту девушку, - бесцветно продолжил сайя. - Я стоял в стороне, когда они дрались друг с другом, считая себя выше бессмысленной борьбы. Я не мешал Кацу играть с каждым, кто попадался ему под руку, – и чем это обернулось?
Так что я помог с восстанием Сайто, чтобы покончить и с сумасшествием Кацу, и с Ханси. Он устроил бы мятеж в любом случае, а я мог избавиться от обоих, если повезет. Но я не учел кровожадность Сайто, видевшей в сайя соперников, - и ошибся. Резня в квартале мучает меня. Я чувствую и свою вину тоже, вспоминая погибших. Я поставил вас под удар – и сожалею. Ты ведь это хотел услышать?
Кио с достоинством обернулся и напряженно посмотрел на Аки, словно тот стал его обвинителем, серебро волос тускло светилось в полутьме.
- Я надеялся понять, а не требовать извинений, - примирительно произнес Аки. – Не мое это дело. Но, услышав твой рассказ, я рад, что сбежал.
Он крутанул самодельный посох в руке и горделиво вонзил его в мох, словно был правителем леса. Кио только покачал головой, глядя на эти дурачества, но напряжение испарилось.
- Ты правда хотел убить Кацу?
Мону удивило не само желание, оно было в духе Кио. Половина знати мечтала отделить высокомерную голову Кацу от плеч – и все же люди оказывались жертвами его противоречивого обаяния, искусной лжи, болезненной искренности, нужной лишь чтобы выигрывать.
Но в словах Кио скрывалось тщательно спрятанное милосердие. Кацу для него был раненым оленем, который слишком долго страдает.
- Я не собирался этого делать. Но я часто думал, что смерть – лучший выход для него, - Кио поморщился, подбирая слова. - Наблюдать за изменениями Кацу было… трудно. Я скрывался от таких мыслей в библиотеке, в стихах и музыке. Но избегать поступков – тоже поступок, за который приходится платить.
- Ты очень добр, Кио.
- Вряд ли.
Сайя отвернулся, не желая продолжать разговор. То ли похвала показалась ему оскорбительно неуместной, то ли тема исчерпала его интерес.
Когда он ушел вперед, Аки и Мона долго шагали в молчании, обдумывая историю. Рассказчиком Кио был отменным, и описанные им сцены никак не шли из головы. Воображение рисовало алые паучьи лилии, их пышный пугающий убор, мертвые голые стебли в прядях пепельных волос.
Лес постепенно изменился, будто смирился со вторжением - и раскрылся им навстречу. Темный бурелом, опоясывавший мыс со стороны моря, остался позади. Стало светлее и просторнее, появились буки и дубы, увитые бородой старых плющей, дерн покрылся весенними цветами. Камни перестали впиваться в подошвы. Запахло свежей листвой.