Не в зоне доступа.
И Лидия тоже не в зоне доступа.
Сейчас скорее я вне зоны доступа.
Внезапная головная боль заставляет меня пошатнуться. А я заставляю себя поднять глаза.
В конце туннеля, откуда я пришла, что-то произошло. Звуки треска. Звуки, будто что-то громадное рухнуло.
Что там произошло?
Будет ли хорошей идеей вернуться обратно с пустыми руками? А если я скажу им, что ничего здесь не нашла? Это уже будет не моя проблема. Вероятно их просто обманули. А я за это получу пулю в голову.
А может их просто повязала полиция? Или из-за несчастного случая на них упал потолок и оставил только кости c кровавой кашей из кишков и других органов?
Моя нерешительность исчезает, когда я подхожу немного ближе и замечаю, что теплый свет метрополитена сменился на холодный, едва заметный красный, что все потемнело настолько, что едва различишь, где заканчивается сам туннель.
Странные звуки и шипение доносятся до меня оттуда. Звуков нытья рыжего и безразличного баса здоровяка не было слышно, как бы я не прислушивалась.
А потом до меня донесся дикий смрад, жуткий и въедливый. Это сбило меня с толку настолько, что я все же решилась вернуться из туннеля на едва освещенную станцию.
Шагнув на свет, больше я не решилась двигаться дальше. Здесь ни что, даже близко не напоминало мне метро. Нет, по структуре и обстановке это могло быть чем-то схожим, но только в голове крайне поехавшего псих больного. Все здесь сыпалось, было в жутких разломах и трещинах, откуда-то из глубины выл сильный ветер. Стены и потолки были настолько высокими, что мне пришлось с лихвой задрать свою больную голову. Гротескные силуэты, выгровированные на полный рост во всю стену и едва видные мне темные потолки. Эти рисунки. Нет. Фигуры колоссальной величины, барельефы должны были видимо изображать людей — во всяком случае некую разновидность. На лицах и очертаниях я не могла задерживать взгляда, мне становилось так тошно, от такого мерзостного и искаженного выражения людей. Создавалось ощущение, что я вижу воображаемых Богов племени неких примитивных культистов. Все это было замызганно в чем-то багровом, не могу даже вспомнить, какое жуткое сравнение тогда пришло мне в голову.
На голову давило ощущение, что меня опустили на дно марианской впадины, на самую глубокую точку земли, мне стало трудно дышать.
Наверное я умерла. Это было абсолютно похоже на истину. Меня все-таки переехал злополучный поезд и от меня осталось только порванная одежда и кишки с кровью и костями на рельсах. Узнает ли об этом моя сестра? Сможет ли опознать? Каково будет моей матери, когда она узнает, что лишилась своей единственной любимой дочери, как и когда-то любимого мужа?
Может я сейчас в аду? А может причиной всему стало мое бездействие и неумолимая печаль последних месяцев, поэтому я навсегда должна буду остаться в аду.
Из потока мыслей меня выводят непонятные, скулящие, глубокие звуки из дальней темноты.
Что-то липкое и темное капнуло мне прямо на голову, а потом и на лоб.
Я так и не решилась посмотреть на верх.
Aditum nocendi perfido praestat fides
25 апреля,
2017 года
Понедельник.
Типичный понедельник офисных клерков. Проходит он так же незаметно, как и другие понедельники, проведенные за вечной бумажной работой. Когда ты сидишь в офисе, за своим рабочим столом, портишь свои глаза и иногда посматриваешь в окно на пасмурную погоду. С годами работы в таком ритме казалось все цвета там за окном, давно выцвели. Небо практически всегда темно-серое, и даже еда в здешней столовой для работников, с каждым разом становится все более пресной, пока однажды совсем не потеряет свой первозданный вкус. Блоки, в которых работали те же самые работники, были совершенно одинаковые. Единственная вещь, которая их всех отличала друг от друга, как и собственно людей, которые работали здесь - были номера. Бирки, которые сотрудники обязаны были носить у себя на шее или в кармане, чтобы непременно возвращаться сюда, на «любимую всеми работу», изо дня в день. От такого долгого и нудного рабочего дня люди брали свои карты-номера и раза три-четыре спешно выходили на серую улицу, чтобы перекурить.
Виктору Некифорову было поперек горла каждый день, уже лет десять, смотреть на белый бетон и темный экран компьютера, поэтому он выходил на улицу раз шесть-семь за день, хотя в их компании было не принято выходить более пяти. Каждый раз, когда он затягивался, задирая рукав на своей левой руке, он поглядывал на свои наручные часы и отсчитывал, когда сделать последнюю затяжку и успеть вернуться в офис, что бы начальник лишний раз не смотрел косо в его сторону, и сколько минут высчитать, что бы спуститься на парковку и быстрее доехать к своей жене, которая целый день должно быть ждет его дома.