В недрах горы Эррин играла свою музыку для людей, показавшихся ей живыми камнями. Лица их были как камень, и у всех, даже у малых детей, на поясе висели кирки. Когда мертвецы закончили пляску, разразилась жестокая битва, равных которой Эррин еще не видала, и когда она наконец оставила это место, буквально вытащив себя из тоннеля, ей пришлось вымыть лицо и руки снегом, и она увидела, как белизна розовеет от чужой крови. Она начала спускаться с горы, но рухнула возле тропинки и желудок изверг все, что в нем было. Кровь, дым, крики…
– Это уже слишком! – Она привалилась к камню. От склона горы веяло холодом, но холод не мог убить ее. – Я больше не могу. Я просто не могу идти дальше.
– Можешь, и пойдешь. – Перед ней возникло пятно теплого солнечного света, и рогатая женщина уже стояла в нем – стояла слишком близко, и смотрела на нее с таким выражением, какого Эррин еще не видела на этом лице. – Наложенное на тебя проклятие требует, чтобы ты играла вечно.
– Сколько времени уже прошло? – спросила Эррин и судорожно сглотнула. Собственный дребезжащий голос испугал ее. – Ты можешь это сказать?
– Ты хочешь знать, насколько малая доля вечности уже пройдена? Думаешь, это знание поможет тебе? – Лесная нимфа слегка нахмурилась, неловко отведя руки за спину.
– Что стало с моей семьей? Со всеми, кого я оставила? Что с ними произошло?
– Эррин Меткая, все, кого ты знала, давным-давно покинули этот мир. Думаю, что в глубине сердца ты давно уже это знаешь.
Эррин поникла. Когда-то у нее было достаточно гордости, чтобы не рыдать перед рогатой женщиной, но и это время прошло. Рыдания сам нашли путь к ее горлу. Она чувствовала, что теперь на дюйм ближе к глубокой черной яме, и осознанно потянулась к ней. Каким облегчением было бы забыться в этой тьме, хотя бы на время.
– Я не должна находиться здесь, – сказала наконец Эррин. – Даже ты должна понимать это. Мое время ушло. Я больше не понимаю этот мир. Все вокруг изменилось и вышло за пределы того наказания, которого ты для меня хотела, накладывая проклятие.
Рогатая женщина отступила на шаг. Зеленая, наполненная летним светом, она казалась совершенно нереальной на фоне серо-бурых камней, выступавших из снега, покрывавшего склон горы. Она впервые была смущена.
– Я не могу освободить тебя от проклятия, Эррин, – проговорила она, и ее голос отчетливо звучал в ушах охотницы, заглушая вой ветра. – Я смертное и живое создание, как и ты связанное с этим миром. Я не могу поднять на тебя руку. И не могу избавить тебя от проклятия.
– Тогда почему же ты так часто посещаешь меня? – Почувствовав гнев, Эррин яростно вытерла слезы. Лесная нимфа еще только собиралась ответить, и Эрин продолжила: – Ты столько раз говорила, что я не понимала, что натворила, когда убила твоего брата, что я не понимала всех последствий этого действия… А теперь я скажу, что ты тоже не понимала последствий, когда накладывала проклятие. Когда ты заставила меня сделать флейту из костей своего брата, об этом ты думала? – Эррин взмахнула рукой в сторону запятнанного кровью снега.
Но когда она обернулась, женщина исчезла. Там где она стояла, снег растаял, осталась лужица. Посмотрев на нее, Эррин взвалила свою поклажу на плечи. Пора было двигаться дальше.
Шли годы, и Эррин становилась безрассудной. Когда у нее находилось время поесть, она требовала хозяев подать ей чего покрепче, и пила до тех пор, пока потребность играть снова не овладевала ею. Она выкрикивала предупреждения собиравшимся послушать ее (на них никто не обращал внимания), а когда после представления начинались драки, бросалась в гущу разъяренной толпы, надеясь умереть от случайного удара. Но ничего не получалось. Клинки, топоры, стрелы, болты, а потом и пули, все облетали ее стороной, словно она была окружена каким-то коконом.
Однажды вечером, на исходе последнего из тысяч летних вечеров, она играла на своих флейтах в полнолуние, в роскошном дворцовом саду. Сад благоухал ночными цветами, Эррин со всех сторон окружала толпа, лица людей были освещены неярким светом разноцветных бумажных фонариков. Как она поняла, дворец принадлежал молодому принцу, который вместе с ближайшими родственниками сидел в золоченых креслах напротив нее.