Отступаю назад и отбрасываю инструмент подальше. Флейта повисает на прежнем месте и продолжает парить в воздухе, как будто ее держит невидимый музыкант. Клапаны закрываются и открываются сами по себе.
Я с трудом сглатываю. Должно быть, мне это снится или меня напичкали наркотиками.
Хватит тратить время. Нужно выбираться отсюда.
Спешу к двери, приготовившись к тому, что она окажется запертой, но это не так. Спотыкаясь, вываливаюсь на мраморное крыльцо. Меня обволакивает теплый воздух. Со всех сторон высятся каменные стены. Ступени ведут вниз к мощенной булыжником дорожке. Куда ни глянь – везде подстриженная трава. Хаотично разбросаны деревья, клумбы и огромный фонтан, выбрасывающий в воздух струи воды. Вдалеке виднеется ярко-зеленый густой лес. Я не вижу никаких тропинок.
Дверь захлопывается за мной, с лязгом возвращаясь на место и заглушая льющуюся из зала музыку. Перил нет, поэтому я осторожно спускаюсь по ступенькам на мощеную дорожку. Здание возвышается надо мной. Оно сложено из огромных кирпичей цвета сливочного мороженого, попадаются блоки из мрамора и какого-то другого камня. Это не музей, это огромный замок.
Тем не менее вокруг ни души. Воздух пронизан всепоглощающей тишиной, не прерываемой ни шумом машин, ни жужжанием проводов, ни гулом самолетов.
Я вырываю телефон из кармана и набираю 911. Телефон пищит – нет сигнала. Я трясу гаджет, словно это может помочь. Все индикаторы сверху светятся серым, показывая отсутствие мобильной связи, Wi-Fi и Bluetooth.
Из груди вырывается всхлип.
Все-таки те инструменты играли сами по себе.
Не могу найти этому объяснение, поскольку слишком беспокоюсь за брата.
В голову приходит новая мысль и заставляет переживать еще сильнее. Если что-то случится с Джейком, то некому будет позаботиться о маме. Я представляю ее лежащей на кровати, заходящейся кашлем от рака, поразившего ее легкие. Маме нужны еда и лекарства, а еще человек, который помог бы ей дойти до ванной.
Глаза застилают слезы. Я вытираю щеки и заставляю ноги бежать. Я вспотела под толстовкой.
Секундочку. Я потею, потому что тепло, хотя в округе Колумбия сейчас жутко холодно.
Меня прошибает озноб. Так, паниковать буду позже, а сейчас нужно двигаться.
Огромная хозяйственная постройка располагается прямо за замком, сразу за задним двором, границы которого обозначены булыжником. Повсюду цветы, вьются по деревянным решеткам и свисают из гигантских вазонов. Везде: и вдоль живой изгороди, и в саду. Людей все еще не видно.
Мои мышцы напряжены и болят от усталости; чувствую, как по лицу стекает струйка пота.
Я молюсь, чтобы эта постройка оказалась гаражом или чем-то подобным. Скоро мне потребуется хоть какой-нибудь транспорт, я же не смогу бежать вечно. Прижавшись к стене замка, пытаюсь отдышаться и расслышать звуки погони. Но ничего не слышу и иду через задний двор к строению, волоча левую ногу, которая молит об отдыхе. Спотыкаюсь на входе и поскальзываюсь из-за промокших носков.
Три лошади вскидывают головы и фыркают.
Ого. Так это не гараж, а конюшня.
Все складывается как нельзя лучше. Я не знаю, как завести машину без ключа, но вот ездить верхом я умею.
Еще до того, как все в нашей жизни пошло наперекосяк, то есть когда у отца были и работа, и репутация, я занималась верховой ездой. Сначала она была просто частью терапии после операций, связанных с церебральным параличом, а затем стала моей страстью. Бег лошади дарил мне ощущение силы и свободы. Несколько лет я работала в конюшнях в обмен на поездки верхом, но потом нам пришлось переехать в город. Из всего того, от чего нам пришлось отказаться, больше всего я скучала по лошадям.
Стойла располагаются вдоль прохода, по тридцать штук с каждой стороны. Они сделаны из дорогой мореной древесины. Доски стыкуются с металлической обшивкой.
Лошади ухоженные, их шкуры лоснятся в солнечном свете, проникающем через мансардное окно. Через ровные промежутки на стене висят уздечки; поблескивают кожаные дорогие удила и пряжки. Сена в проходе не видно, как и мух над овсом. Каждый сантиметр конюшни просто идеален.
Коричневый жеребец с черной гривой вытягивает морду и выдыхает в мою ладонь. Он привязан к кольцу, я замечаю на нем седло. Конь не беспокоился, когда я шла по проходу, и даже сейчас спокойно на меня реагирует. Этого большого статного жеребца с таким же черным, как грива, хвостом зовут Железный Уилл – я видела кличку на золотой табличке, прибитой над стойлом.