— Да. Очень он их любил. Глафира, между прочим, у них еще до войны служила, — глядя пристально на капитана, сообщила Капитолина Константиновна.
— А вы откуда знаете?
— Хм. Жили мы с ними в одном доме. Соседями были. Дом разбомбили, жильцов расселили, а мы с Николаем снова соседями оказались. Игра случая. Вы в судьбу верите?
— Что? В судьбу? Нет. Ну, в смысле… — растерялся Евгений Александрович, но быстро собрался и ответил четко, как и положено: — Я атеист.
— Я тоже атеистка, а в судьбу верю, — как-то грустно проговорила Капитолина Константиновна. — Вот взять нас с Николаем. Росли в одном дворе, родители наши приятельствовали, я в него с юности была влюблена. Он был из военной семьи, мой отец был военным специалистом, я в музыкальной школе училась, мечтала скрипачкой стать, он по стопам отца собирался пойти. Дружили в детстве. Я самой красивой девчонкой во дворе считалась, за мной все ребята ухаживали, а Николай женился на Варе. Ну, тогда понятно, он старше меня был, я для него совсем девчонкой была. Но потом, когда Варя с маленьким Сергеем погибли, и мы снова встретились после войны… Мне даже показалось, что у нас может все получиться. Он стал бывать у нас, дарил цветы, приглашал в театры, я уже стала задумываться о свадьбе, и тут вдруг появляется Анна…
— И что было дальше?
— Вы видели ее при жизни?
— Нет. Только фотографию и портрет.
— Да, портрет очень удачный. Анна на нем как живая. Насмешливая, кокетливая, яркая, с роскошной фигурой. Николай влюбился мгновенно. Я увидела, как изменился его взгляд.
— Их познакомили вы?
— Нет. Они познакомились в гостях у наших общих знакомых. Мы пришли туда вместе с Николаем, а уходила я одна. Судьба. Сперва Варя. Потом Анна.
— Но вы тоже, кажется, неплохо устроены? — оглядывая красноречивым взглядом комнату, проговорил Евгений Александрович, внимательно наблюдая за Капитолиной Константиновной.
— Да, устроена неплохо. Но жить с любимым человеком и быть неплохо устроенной — не одно и то же. А впрочем, — спохватилась вдруг Капитолина Константиновна, — я, кажется, разболталась и не к месту. Вы же пришли поговорить об Ане, а я болтала о себе.
«Да, — согласился про себя Евгений Александрович, — и наболтала лишнего».
— Так вот об Ане. Глафира ее не очень жаловала, Варю она больше любила, а особенно Сережу, он ей как родной внук был, сама она одинокая. Так что, если бы Анька закрутила серьезный роман, Глафира бы наверняка пронюхала и донесла Николаю. А раз не донесла, значит, ничего не было.
— А может, Анна Петровна была осторожна?
— Это Анька-то? — насмешливо спросила Капитолина Константиновна. — Нет. Я хоть ей Николая и не простила, но мне она нравилась. В душе она была добрым, порядочным человеком. И Николая любила. Звучит как в пошлом романе, но мы были с ней подругами, и, если бы у нее появилось увлечение, я бы сразу узнала.
— Ну, хорошо, кто же тогда, по вашему мнению, мог убить Анну Щербатову и за что?
— Понятия не имею. — Пожала худыми плечами Капитолина Константиновна, закуривая папиросу в длинном мундштуке. — Ищите в театре. Ее там убили, там же логично искать убийцу. Анна говорила мне за несколько дней до смерти, что какая-то молодая артистка… Леденева, кажется? Хочет отнять у нее роль, и даже склонила на свою сторону кого-то из начальства. Признаться, я слушала не очень внимательно, думала, это все не серьезно, а так, капризы, фантазии, жалобы. Аня, как всякая творческая личность, была склонна к излишнему драматизму.
Капитан Топтунов не спеша брел по тротуару, обдумывая недавний разговор.
Капитолина Одинцова была всю жизнь безответно влюблена в Николая Щербатова. Мечтала выйти за него замуж, но тот женился на другой. Убийство соперницы, чем не мотив? Вот только поведала об этом ему сама Капитолина, и эта искренность исключает ее из числа подозреваемых.
А, может, она не прямая и искренняя, а наоборот, невероятно хитрая и расчетливая? Сообразила, что рано или поздно о ее романе со Щербатовым станет известно следствию, и решила сама все рассказать, прикинувшись невинной овечкой?
Евгений Александрович припомнил Капитолину. Худощавая, с чуть резковатыми манерами, открытым насмешливым взглядом и какой-то едва уловимой горечью на дне серо-голубых глаз. Устроенная, но не счастливая. Да, пожалуй, впечатления счастливого человека она действительно не производит. Впечатления лживого человека — тоже.