— Доброе утро, Корникс.
Он откинул одеяло, стал опускать ноги, тут же отдернул, с непониманием воззрился на красочные коробки на полу. Том нахмурился, крутанулся на кровати и спустился с другой ее стороны, прошагал в ванную.
Через несколько минут шорох из комнаты заставил вернуться: Корникс спланировал на груду подарков, принялся теребить клювом оберточную бумагу.
— Корникс, – окликнул Том рассерженно, – оставь коробки в покое. Это не нам.
Птица покосилась черным глазом, заметила разумно:
— Кр–роме мастер–ра Тома в спальне не осталось никого. Все же по домам р–разъехались.
— Значит, домашние эльфы что‑то перепутали, – возразил Том без интереса, вернулся в ванную, уже оттуда крикнул: – И все‑таки не тронь подарки, я не хочу потом перед их хозяином оправдываться за твое воронье любопытство.
Ворон чуть помолчал, стал тщательнее осматривать подарки, как если бы хотел увидеть, что внутри, сквозь упаковочную бумагу. Каркнул радостное:
— Здесь написан адр–ресат.
Том сполоснул рот от зубного порошка, вздохнул про себя:
— Вполне логично…
— Подар–рки адр–ресованы мастер–ру Тому.
Том вышел из ванной, молча приблизился к подаркам, капли воды еще стекали с подбородка.
— Ты уверен?
Ворон обиженно взъерошил перья.
— Кор–рникс пока не р–разучился читать. Он еще помнит, как пишется имя мастер–ра Тома.
Том все еще с непониманием переводил взгляд с Корникса на подарки, и обратно: никак не мог поверить собственным глазам, спросил неуверенно:
— С какого начнем?
Корникс издал восторженное «кар», стукнул клювом по самому большому подарку, казалось, в обертку его упаковывал некто очень неумелый.
— Спорим, я знаю от кого он? – улыбнулся Том ворону.
Внутри оказалась коробка с ванильным печеньем и несколько кульков со сладостями, от одного вида которых у Тома свело скулы: столько он в одиночку нипочем не съест. В последнюю очередь из коробки выкатилась небольшая баночка с ежевичным джемом, на ее крышке красовалась улыбающаяся мордашка, накарябанная неуклюжей рукой.
— Так и знал! От Элджи.
Том отставил джем подальше от алчных глаз Корникса, потянулся к следующему подарку: размером с половину книги, однотонная упаковочная бумага, без всяких вычурных бантов. Внутреннюю сторону упаковки покрывали кривые чернильные буквы:
«Все подаренные книги бросай в камин, дружище! Так от них больше пользы, да и в комнате теплее будет. Сладости, что подарил тебе Элджи, не вздумай съедать один. Я уже занял очередь на то, чтобы отведать ирландскую тянучку.
Р.S. За твоей мыслью не может угнаться рука, но может быть поспеет самопишущее перо?»
Том не удержался от улыбки: только Антонин мог понять его отвращение к письменным работам. Сначала читать, а затем и переписывать в эссе или сочинения занудные параграфы учебников, было для них верхом мучения. Но если Антонин позволял себе сократить работу до минимума, ничуть не заботясь об оценке, то Тому такая вольность не грозила, наоборот, увеличивал размеры сочинений вдвое, чем крайне радовал профессоров.
Следующий подарок цветовой гаммой отвечал всем требованиям родного факультета: тут тебе и серебряные, и изумрудные полоски, в довершение пышный темно–малахитовый бант. Внутри оказалась не менее помпезная по внешнему виду книга – «Исповедь тщеславия» Грин‑де–Вальда. Том многозначительно хмыкнул, рассматривая книгу, открыл первую страницу.
— О!.. узнаю Руквуда: здесь вроде посвящения… «Даже в Особой секции нет такой книги, потому и не подписываюсь. Она будет хорошим собеседником на случай, если все каникулы станешь отшельничать в спальне, и хорошим советником, когда отправишься в библиотеку». Да они что сговорились что ли? Корникс, неужели я такой предсказуемый?
Том с растерянным видом положил книгу на крышку сундука, и Ворон издал глухой горловой звук, что у человека, наверное, означало бы смех. Том оскорблено вздернул подбородок, отшвырнул не распакованный подарок от Крестной: и так ясно, что это книга. Демонстративно вернулся на кровать, на этот раз без мелочного страха быть замеченным – теперь прятаться не от кого – вынул из‑под матраца пергамент с текстом первой печати и черновую тетрадь.
Что у него осталось неразгаданным? Всего два слова. Итак, первое скрыто во фразе «явятся три предвестника костлявой». Хм, ничего «костлявого» в голову не шло… Разве что Руквуд, хотя маловероятно, у него нет никаких предвестников. Еще костлявой в магловском простонародье называют смерть. А у нее есть предвестники? Что‑то такое было, смутное…