С нескольких сторон на него набросили арканы, растянули в стороны, повалили на землю. Ни на мгновение он не потерял сознания. Ни на крохотное мгновение.
Его подхватили на руки и отнесли на вершину холма.
Битва уже стихла. Да и не битва это была, а бойня.
Он видел, что кто-то из ополченцев все еще пытается добежать до леса, конные лучники на скаку расстреливают бегущих, а остатки малой дружины — его дружины — пытаются хоть как-то задержать противника, бросаются в атаку, теряя людей, отступают, снова теряя людей…
Барс даже испытал что-то похожее на гордость за своих дружинников. Успел испытать, прежде чем пришла боль.
Двое степняков быстро вырыли глубокую узкую яму на самой вершине холма. Откуда-то принесли бревно в три человеческих роста и толстую длинную доску.
Строй Драконов окружил холм.
Торопливо застучали топоры, но Барс поначалу не видел, что для него готовится, а когда понял — пугаться было уже поздно.
Его повалили на сколоченный крест, растянули в стороны руки. Он бы и сам подставил их, но ему не дали шанса проявить последнее мужество. И вправду, что ожидать от человека, подло убившего во время переговоров? И пусть это сделал не сам Барс. И пусть все видели, что стрелявший был казнен своими же — все это ерунда. Предводитель несет ответственность за своих людей. За каждого. И каждый несет ответственность за своего предводителя.
Все честно, подумал Барс.
Для него на свете оставалось важным только одно — не закричать.
Он не смог отговорить старейшин. Он не смог предотвратить резню. Он даже предать Долину ради ее спасения не смог. И умереть не смог в бою. Значит… Значит, он должен суметь не закричать.
И это было непросто.
Острие массивного четырехгранного гвоздя коснулось внутренней стороны его правой руки, чуть повыше запястья. Коснулось осторожно, будто палачи боялись причинить боль слишком рано.
Барс почувствовал, как острие прокололо кожу. По гвоздю еще не ударили обухом боевого топорика: степняк лишь осторожно направлял гвоздь между костями руки. Барс краем глаза увидел сосредоточенное выражение лица своего палача и торопливо поднял взгляд вверх, к небу.
Даже полдень еще не наступил, подумал Барс.
Гвоздь пропорол кожу, пошевелился в ране, нащупывая промежуток между костями.
Солнце светило Барсу прямо в глаза, было неприятно и больно. Потекли слезы, и Барс торопливо закрыл глаза.
Удар, грани гвоздя скрипнули о кость. Двумя ударами степняк загнал гвоздь сквозь руку в доску и перешел к левой руке.
«Не больно», — прошептал Барс. Когда копье в позапрошлом году пропороло ему бок — было гораздо больнее. А когда пять лет назад ударом дубины орк из приблудившейся шайки сломал ему правую руку, то было гораздо больнее…
Второй гвоздь прибил левую руку к перекладине.
С Барса быстро стащили сапоги, положили ноги одна на другую в щиколотках, но одним ударом пробить обе ноги не получилось: гвоздь скользнул в сторону, разрывая плоть.
«Не больно», — прошептал Барс, чувствуя вкус крови из прокушенной губы. Совсем не больно.
Гвоздь выдернули, приставили еще раз и теперь забили.
Вот когда крест подняли и его нижний край опустили в яму, вот тогда больно стало по-настоящему. Но Барс не закричал.
Крест повернули лицом к Старому торговому тракту.
Барс видел, как Драконы медленно объехали холм и двинулись по тракту на запад. За ними — конные лучники, наскоро сложив холм из своих товарищей, погибших в бою. Один из всадников задержался, протянул руку к мертвецам, с его пальцев сорвалась невидимая в солнечном свете молния, и громадный погребальный костер вспыхнул у подножия холма.
Все-таки мы не просто так погибли, подумал Барс, попытался посчитать, сколько было убито степняков, сбился несколько раз, прежде чем сообразил, что в любом случае это намного меньше, чем три тысячи его ополченцев, чьи тела были разбросаны на холме и вокруг.
У него было время, чтобы понять, что это его товарищам повезло. Что и Дрозд оказался счастливчиком, и Рогач. И вечному неудачнику Перстню, которого прикололи к земле двумя копьями, на самом деле повезло. Хоть он и не сразу умер, а еще почти до самого конца дня стонал и скреб пальцами по земле.
К закату он уже умер, а Барс все еще был жив.
Было трудно дышать, суставы на плечах вывернулись, грудь сжалась, и каждый вдох давался с трудом. Прилетели мухи. Потом — птицы.
Ворон попытался клюнуть Барса в лицо, но тот плюнул, и птица, обиженно каркнув, улетела. Тогда у Барса во рту еще могло набраться слюны на плевок.