Удивительно, но никто даже не остановился поглазеть на рассевшуюся женщину, а, впрочем, людей вокруг почти и не было. Стайка студентов на противоположной стороне улицы уже удалялась от дороги, оборачиваясь и похихикивая, старушка, покачав головой, пошла по переходу на противоположную сторону.
Возле меня на корточках сидел Футболист.
– Вы не очень ушиблись? – спросил он, издеваясь.
– Вы спятили? – чувства начали возвращаться ко мне. И первое из них – злость: —Зачем вы на меня набросились?..
Тут я позорно расплакалась, хоть меньше всего на свете хотела этого сейчас, перед этим типом.
А он протянул мне руку:
– Вставайте, хватит сидеть. Вы что же, не заметили, что кто-то пытался сбить вас на машине? Не заметили, что машина на красный мимо нас проскочила? Я номер запомнил. У кого из ваших знакомых серый “Форд-сиерра”? Выпуска, примерно восемьдесят пятого года?
Зачем он врет? Чушь какая-то. Господи, пусть он оставит меня! Мой мир второй раз рухнул, мне больше верить не во что, я в отчаянии, а тут он!
Я оттолкнула его руку и самостоятельно встала. Мои белые брюки были в пыли, один мокасин улетел на три шага. О растрепанных волосах и мокром от слез лице и упоминать не стоило.
– Что вы несете? – сердито сказала я. – Отстаньте от меня, уйдите!
Подобрав мокасин, я отряхнулась. Моя сумка тоже валялась на тротуаре. Я ее подобрала и, вытирая грязными руками лицо, пошла прочь.
– Да стойте, вы! – крикнул мне вслед Футболист. – Вам в милицию надо идти! Давайте, я вас подвезу!
Я достала из сумки солнечные очки и пошла к остановке, делая вид, что не слышу его голоса.
Ему помощь психиатра нужна.
Ей помощь реальная нужна.
Я бы отвез ее в милицию и рассказал там, что случилось. Но она истеричка, а мне общение с такими бабами противопоказано.
Зазвонил мобильный – мама.
– Джонни, – только мама меня так называет. С самого моего раннего детства. – Забери меня…
– Хорошо, я уже на проспекте Менделеева.
Она отключилась. Мама лишних слов не любит, говорит только по делу. А и чего зря болтать? Я знал, что она на занятиях по этой их китайской гимнастике – у-шу, кажется.
Мама уже ждала меня возле клуба. Как всегда – ровно держа спинку, приподняв бровки и сделав губки бантиком. Это совершенно типические для мамы осанка и выражение лица. Я обратил внимание на эту ее манеру держаться почему-то только, став взрослым человеком. Когда ходил на ее лекции по истории Средних веков. Она стояла за кафедрой вот так же – прямо, как балерина и чуть-чуть собрав губы, словно для поцелуя. И ей это шло. Знаете, сколько моих сверстников пыталось стать мне папами? Море. Я б им тогда…
Подъезжая к ней, освещенной летим солнышком, я вспомнил, что месяц назад маме стукнуло семьдесят. А мне сорок. У нас дни рождения один за другим. И мама старше меня на тридцать лет.
Семьдесят. Не знаю, как насчет морщин – я их не вижу, но мама не стареет. Ведь, старость – это что? Это ослабление мозговой функции. А маме это не грозит. Она по-прежнему читает лекции в институте. Иногда я заезжаю за ней в институт и специально поднимаюсь наверх, в аудитории, чтобы послушать маму. И еще, чтобы посмотреть на разинутые от удивления рты ее студентов. Некоторые ее лекции завершаются аплодисментами. Сам слышал.
Мама всегда в курсе всех новостей, особенно когда дело касается международной политики. За выборами в США сами американцы не следят с таким энтузиазмом, как моя мама.
Еще она обязательно ввязывается во всякие уличные разборки. То есть, мама не промолчит, если в очереди за булочками к чаю, кто-то скажет нечто идущее в разрез с ее собственным мнением.
Средние века, которым она отдала пятьдесят лет жизни, заразили мою маму нетерпимостью. Особенно нетерпима она в вопросах религии. Это тоже связано с ее медиевистикой. Как известно, в Средние века церковь отличилась особенным образом. Ребята в рясах дел натворили разных: и врали, и мошенничали, и людей жгли. По мнению мамы, если бы бог существовал, он бы от выходок священников получил бы инфаркт и умер. Ну, а сейчас – это опять-таки ее мнение, а не мое – религия есть пережиток и мракобесие. Попы – это наркодиллеры, продающие опиум народу.
Переспорить ее по поводу религии, а также и по множеству других вопросов невозможно. Она профессор не только в научном смысле, но и по жизни. Лично я никогда не доставляю ей такой радости – прижать меня к стенке. Вот уж дудки.