Но он еще не потерял шанс стать жертвой.
Форрестер побежал и оказался в крепких металлических объятиях полицейского.
— Человек Форрестер, — сказал фараон, неотрывно глядя в его глаза. — Доброе утро. Вам поступило сообщение.
— Отпусти! — закричал Форрестер.
— Зачитываю сообщение, — неумолимо продолжал полицейский. — Человек Форрестер, согласны ли вы принять повторное предложение по найму? Оно поступило от того, кого вы называете Сирианин Четыре.
— Да отпустите же меня, черт подери! — взмолился Форрестер. — Нет. Или да… Я не знаю! Я хочу выбраться отсюда!..
— Ваш перспективный работодатель, человек Форрестер, — сообщил полицейский, разжав лапы, — находится неподалеку. Если вы пожелаете, он готов немедленно встретиться с вами.
— Пусть отправляется ко всем чертям! — прорычал Форрестер, и пошел в единственно возможном направлении, выбранном полицейским, который стоял столбом, указывая на ховеркар сирианина. За Ховером Форрестер разглядел нечто среднее между сверкающим грибом и хромовой трубочкой для мороженого. Газовый выхлоп из сопел пригнул головки маков в сторону Форрестера. Аппарат стремительно приближался к нему. Форрестер замер как вкопанный и с явным опозданием увидел скафандр, а за стеклом шлема сверкало кольцо зеленых глаз.
Это был его сирианин. Что-то блеснуло и ужалило Форрестера.
Форрестер очнулся на земле и смотрел на круговые движения скафандра с реактивной тягой.
— Я не обещал вернуться и работать на тебя, — сказал он.
Сирианин молчал, длинное щупальце, ужалившее Форрестера, вяло извивалось сбоку.
— Не слишком уж и нужна мне работа, — пробормотал он, пытаясь закрыть глаза.
Сирианин ввел в тело очень странное вещество, сообразил Форрестер, чувствуя, что не может двигаться. А сирианин начал менять облик.
Он уже не был похож на сирианина…
Глава 12
Через какое-то время он почувствовал, что снова может двигаться.
Форрестер огляделся — он летел в флайере, хихикая без всякой причины над самим собой и наблюдая за пасторальной фермерской идиллией сочных золотистых тонов, которая распростерлась внизу, на земле.
— Дорогой Чарлз, — раздался сзади голос. — Надеюсь, с тобой все в порядке?
— Безусловно, — Форрестер обернулся, улыбаясь, — лишь некоторые моменты вылетели из головы.
— Что конкретно, дорогой Чарлз?
— Например, что произошло с сирианином? — Он рассмеялся. — Последнее, что я помню, — он вкатил мне изрядную дозу гипнозоля. Потом мы куда-то полетели… Но ты не поверишь, я не помню, как мы оказались во флайере вместе с тобой. И еще. Я не понимаю, почему ты оделась в такое необычное одеяние, Эдне.
Эдне молчала, хитро поглядывая на Форрестера. Глаза ее были подведены ослепительно зеленым.
Форрестер больше не смеялся.
— Все так запутано, — извинился он. — Прости, но я в очередной раз все напутал.
Она промолчала, потому, что была занята: всеми своими глазами она изучала приборную панель флайера, экраны высвечивали сектора зеленой поверхности, а сплошная линия очерчивала маршрут их полета.
— Дорогой Чарлз, — внезапно произнесла она. — Готов ли ты приступить к выполнению запрограммированных задач?
— Каких еще запрограммированных задач?
Вопрос явился ошибкой. Вспышка боли, взорвавшись в голове, разлилась по телу до самых кончиков пальцев рук и ног, отразилась от них и затухающим пульсирующим эхом вернулась в головной мозг. Форрестер завопил; он вспомнил, что зверская боль уже металась в его теле, он вспомнил ее, как вспомнил о своих запрограммированных задачах.
— Ты — Эдне Бенсен. Ты хочешь, шутки ради, чтобы я нелегально провел тебя на космический корабль. Я должен доставить тебя на борт корабля, а затем подсоединить данный тобой командный блок в навигационный контур, а потом хранить молчание, иначе шутка не удастся и боль вернется.
— Дорогой Чарлз, — прогремел пустотело-резонирующий голос, — ты готов приступить к исполнению запрограммированных задач.
Боль стихла. Форрестер откинулся на спинку кресла, кружилась голова, тошнило. Он был стопроцентно ослеплен и ошарашен. Неужели мозг перешел грань нервного срыва? Хотя это неудивительно — после всего пережитого им.
Шутка Эдне не выглядела смешной. Но в этот момент мозг Форрестера не был чересчур проницательным. Возможно, дело заключалось не в шутке, а в ее оценке.
Форрестеру казалось, что он сходит с ума. Тягучая сонливость переплелась с невыносимой бессонностью. Он сам себе напоминал человека, который не сомкнул глаз за долгую полярную зиму и с ненавистью смотрит на восходящее солнце. Глаза саднило, но стоило их закрыть, и они раскрывались снова. Это пугало…