— Президентом чего, человек Форрестер?
— Президентом Соединенных Штатов!
— Каких Соединенных Штатов, человек Форрестер?
— О мой Боже! Соединенных Штатов Америки! Впрочем, а знаешь ли ты вообще имена президентов Соединенных Штатов Америки?
— Да, человек Форрестер. Джордж Вашингтон. Джон Адамс. Томас Джефферсон…
— Нет! Начиная с середины двадцатого века!
— Да, Человек Форрестер. Трумэн, Гарри С. Эйзенхауэр, Дуайт Д. Кеннеди.
— Дальше! В 90-х годах.
— Да, человек Форрестер. Вильямс, Гаррисон Е. Кнопп, Леонард Станчен, Кэрен П. Форрестер. Уилтон Н. Чишерски, Леон…
— О Боже, — тихо произнес Форрестер и сел от изумления; инджойер отбубнил имена до конца двадцать первого века и замолк. — Билли. Двухлетний малыш Билл. Сенатор… и президент. — Непривычная трудноперевариваемая информация.
— Человек Форрестер, — позвал инджойер, — уведомление о физическом визите. Эдне Бенсен желает встретиться с вами, цель не указана, время до прибытия — меньше минуты.
— О, — сказал Форрестер. — Отлично. Впусти ее. — Он тщетно пытался отрепетировать речь, точно предполагая, что генеалогия в данный момент не интересовала рассерженную женщину.
— Эй, — закричала она, — какого Пота ты выделываешь подобное с моими детьми?
— Не понимаю, о чем ты говоришь?
— Пот собачий! — Дверь с треском захлопнулась. — Дрожащий камикадзе!
Она отшвырнула плащ к стене, тот упал на стул и аккуратно самосложился.
— Извращенец! Балдеешь? Захотел сделать из детей себе подобных? Захотел превратить их в трясущихся, работающих руками, потных, как собаки, трусливых…
Форрестер проводил ее к креслу.
— Любимая, — сказал он, пытаясь налить ей выпивку, — помолчи хоть минуту.
— О Пресвятой Пот! Отдай… — Она быстро организовала выпивку, не делая пауз в разговоре. — Мои дети! Ты захотел их погибели? Ты уклонился от вызова!
— Прости. Я не хотел подвергать их опасности…
— Какая опасность? Пресмыкайся! Я говорю не об опасности.
— Им не причинили вреда.
— Пот!
— Это не моя вина, что придурок марсианин…
— Пот собачий!
На Эдне было натянуто плотно облегающее одеяние, сотканное из параллельных, идущих сверху вниз нитей и скрепленных вместе одному только Богу (или Поту?) известно каким образом. При каждом движении — Эдне неистово поворачивалась туда-сюда — ее грудь вздымалась и опускалась, а крохотные сливерсы нежной кожи смотрели сквозь решетку нитей как побеспокоенные зверьки.
— Ты ведь даже не мужчина! Что, к примеру, ты можешь знать о…
— Я сказал, что сожалею и приношу извинения. Понятия не имею, что я сделал не так, но я сам поговорю с ними.
Она улыбнулась с легким презрением.
— Нет, обязательно!.. Я знаю. Всегда можно определить, чего хотят дети. У меня куча денег, так что…
— Чарлз, как трогательно! Твоих денег не хватит даже на то, чтобы накормить и вылечить больного щенка… и ты слишком мягок, чтобы воспитать из него настоящего пса. Загнивай!
— А теперь — послушай! Мы не женаты. И ты не смеешь разговаривать со мной в подобном тоне! — Он поднялся на ноги и, забыв про стакан в руке, стоял, чуть нависая над Эдне.
Он решительно взмахнул руками, предполагая поскандалить…
Шесть унций ледяной липкой жидкости выплеснулись Эдне в лицо…
Она посмотрела на Форрестера и рассмеялась.
— Ох, Чарлз! — Эдне поставила стакан и попыталась вытереть лицо. — Какой же ты все-таки идиот, — сказала она ласково.
— Прости, — ответил он. — Трижды прости. За разлитую выпивку, за детей и за то, что наорал на тебя.
Она встала и неожиданно страстно поцеловала его. Потом подняла руки — платье раскрылось, провоцирующе обнажив тело; Эдне развернулась и исчезла за дверью многоцелевой ванной комнаты.
Форрестер посмотрел в стакан, допил непролитый остаток, затем опустошил ее стакан и тщательно заказал новую выпивку из диспенсера. Его лицо было сосредоточено, брови сдвинуты в напряженном раздумье.
Когда она вернулась, он попросил:
— Дорогая, разъясни один момент. Что ты имела в виду, говоря о том, что у меня мало денег?
Она с отсутствующим видом взбивала волосы.
Он настойчиво повторил:
— Разъясни. Это важно для меня. Мне казалось, что вы хорошие знакомые с Харой. Он, наверное, рассказывал обо мне.
— Да, конечно.
— Тогда, выслушай. Перед смертью я был застрахован. В банк внесли сумму под проценты на шестьсот лет. Начальный вклад был небольшим, но на момент, когда меня вытащили из морозилки, на счет накапало более четверти миллиона долларов.