Спиро уже не улыбался, он скалился, не отводя взгляда от умирающего врага. Жизнь покидала изувеченное тело морского разбойника, но дух все еще не оставил его. Глаза пирата помутнели, и он больше не пытался привстать, но не просил пощады и не отводил взгляда от своего убийцы.
— Месть сладка, — прошептал Ираклий на ухо мальчишке. — Око за око, малыш, это высшая справедливость…
И тут разбойник засмеялся.
Это было невероятно. Обожженный, изрубленный, блюющий кровью, сукровицей и морской водой кусок плоти смеялся. Обуглившиеся губы растянулись в улыбке, лопаясь, как раздавленные пиявки, из-под сожженных век выкатился наружу уродливый, словно потерявшая панцирь улитка, глаз.
В горле умирающего забулькало, и Ираклий не сразу разобрал сказанное.
— …ой же. ак… я, — выдавил из себя пират, выплюнул густую струю черной крови, и повторил разборчивей, на вульгарной латыни: — Ты будешь таким, как я…
Чудное четверорукое и четвероногое существо развернуло корпус, чуть согнуло колени и лезвие меча по короткой дуге взмыло над его правым плечом. Ветер подхватил полу плаща, и смотрящим со стороны на мгновение показалось, что хищная птица распахнула крылья над стоящим коленопреклоненно разбойником. Отблески пожара коснулись окровавленной стали: красное смешалось с красным.
— Нет, — возразил негромко тот, кто здесь и сегодня называл себя Ираклием. — Он не станет таким, как ты…
Меч качнулся, четверорукое четвероногое существо шагнуло вперед, вкладывая весь вес в движение лезвия.
— Он станет таким, как я!
Клинок, направленный умелой рукой, рассек шею пирата с легкостью — так тяжелый топор смахивает со ствола сухой сучок. Голова склонилась на бок и скатилась по плечу, глухо стукнув по доскам настила. Вслед за ней ничком рухнуло тело.
— Уж не знаю, что лучше, — вполголоса произнес Людвиг, отворачиваясь.
Говорил он себе под нос, но стоящий в нескольких шагах Василий его расслышал и ухмыльнулся в усы, стрельнув в сторону северянина неожиданно недобрым взглядом.
Василий шагнул вперед, заглядывая за край причала, где море баюкало на волнах горящий остов корабля и трупы его команды.
— Пожалуй, — сказал он задумчиво, — у меня есть повод поговорить с архиепископом о просьбе игумена Христодула. Его идея с монастырем на этом острове вовсе не такая неосуществимая, как мне казалось, не так ли, господин Ираклий?
Тот, кого он назвал чужим именем, кивнул головой и погладил Спироса по слипшимся от пота волосам.
Он уже давно забыл свое собственное имя.
И мальчишке предстояло сделать то же самое.
Глава 17
Израиль, наши дни.
Национальный парк «Мецада». Археологическая экспедиция профессора Рувима Каца.
Провалиться под землю — удовольствие не из приятных. Кто не верит — может попробовать.
Валентин ухнул вниз под углом — так летят с детской горки-каталки — и сердце сразу ушло в пятки, будто бы он упал не на два с лишним метра ниже уровня раскопа, а пролетел вниз сорок этажей в кабине оборвавшегося лифта. Он даже вскрикнуть не смог, звук застрял в горле, рот мгновенно пересох и наполнился сухой, неприятно пахнущей пылью.
— Валентин! — голос дяди Рувима звучал взволнованно. — Ты цел?
Шагровский попытался выдавить из себя «да», но получился только какой-то невнятный звук, больше напоминающий предсмертный стон, после чего в раскоп, засыпая незадачливому землекопу глаза, полетела сухая земля, и в щель пустынной змеей скользнула Арин.
— Ты в порядке? Что не так?
— Я в порядке, — на этот раз речь вышла более разборчивой, только попавшая в рот пыль и комки земли мешали, а сплюнуть было нечем, и Валентин фыркнул и закашлялся, как наевшийся собственной шерсти кот.
Он попытался привстать, и они с Арин оказались зажатыми между нависающей скалой и земляной стеной, по которой Шагровский и соскользнул вниз.
— Арин! Он в порядке? — переспросил профессор Кац.
Сверху, словно от его слов, полетели тонкие струйки невесомой пыли.
— Все о’кей, профессор, — откликнулась Арин. — Живой… Не топчитесь по краю, нас засыплет.
В ответ сверху опять сыпануло и, как назло, точно за шиворот Валентину.