— Слышь! У тебя ж кошка мявчит.
Квартерон: помесь гоблина, орка, человека и тролля; также тупо смотрел на нас, пытаясь понять, что мы хотим.
— Кусок мяса отрежь! — как полоумному объяснил ему Седой.
Лицо дебила просветлело и он утопал куда-то далеко. Мявканье затихло, мы облегчённо вздохнули. Издалека заметался свет факела, бросающий уродливые тени на стены и потолок казематов. Наконец появилось это чудо, держа в руках кошку а в другой нож. Нерешительным голосом оно прогудело:
— Какой кусок отрезать? — примериваясь то к лапам, то к хвосту, то к голове. Беспомощный котёнок, стиснутый в лапах, уже хрипел, прощаясь с белым светом…
С эльфой случилась истерика. Потом они всей командой пытались объяснить, что они имели ввиду, когда просили отрезать кусок мяса, потом пытались научить его ухаживать за котом. Я не вмешивался, только слегка покосился в их сторону, когда они пытались научить его гладить кошку. Кот перенёс многое и многое вытерпел. Он вытерпел, когда его зажали в кулаке, пока несли к нам; он давился, когда его пытались кормить маленькими кусочками мяса, размерами с его голову, заталкивая их ему в рот, но терпел. Когда же, наученный моими славными попутчиками, квартерон пытаясь погладить кота, чтобы добиться от него «благодарного мурлыканья», с силой провёл по коту своей лапой… мне стало смешно. Раздался громкий короткий мявк, переходящий в хруст, а от кота остался тщательно размазанное пятно из мяса, крови и кусочков шерсти на площади в полтора метра. Наступила громкая тишина, нарушаемая лишь бормотанием здоровенного олигофрена о маленькой спрятавшейся хорошенькой кошечки, и недовольно облизывающего окровавленные пальцы
Кого-то стошнило, мне же было неинтересно. Такие твари не должны иметь никаких прав на существование.
Прошли сутки.
День начинался как обычно. Эльфийку тошнило, Арни вполголоса пытался её утешить, гном глухо ворчал в своей соломе. Счастливый дроу с дебильной улыбкой на устах, сидел, уставившись вдаль. Ей богу, не хватало только тоненькой полоски слюны, висящей в уголке рта и говорящей о синдроме Дауна у объекта. Более менее адекватным оставался только Седой, ну и я, пожалуй; хотя у всех остальных мнения по поводу моей адекватности явно разделились. Эльфа с Арни, заступались, а остальные яростно оспаривали их мнение. Я же просто лежал на топчане, прислушиваясь к окружающему и готовясь непонятно к чему. Половину народа это раздражало, по крайней мере Седой, пытаясь меня разговорить, засандалил в мою сторону, кружкой, укатившейся куда-то вглубь коридора. Из-за этого ему пришлось пить из тарелки. Сидели мы здесь по моему третий день, так что сегодня должны были решиться наши проблемы, насколько я знал гоблинские обычаи. И я дождался.
Сначала раздался лёгкий шелест, подобный шороху океана, накатывающегося на обкатанную волнами гальку и норовящему унести её на глубину. Потом проявилось действие. К этому времени и остальные почувствовали неладное, молодёжь прервав свой разговор, насторожено уставилась в проём по которому квартерон обычно приносил еду, Седой со своей звериной натурой, тоже давно учуял что-то непонятное, одному гному было наплевать абсолютно на всё.
Вы видели когда-нибудь, как подступает вода при затоплении? Сначала тоже слышится шум. Потом появляется какая-то мутная струйка, а потом раз и всё… Так вот, тут тоже получилось похоже: никого; потом неясные тени, а потом раз — и полная пещера мерзких гоблинов, которые шевелились, ворочались, шуршали и напоминали кучу тараканов, покрывшую собой хлебную крошку. Они молчали и мерзко шевелились. Вдруг они раздались в стороны, освобождая дорогу какой-то древней гоблинихе, уже почти коричневой, покрытой струпьями.
Эта тварь молча проковыляла в нашу сторону. Остановившись в середине небольшого прохода, она уставилась на стену и прокаркала в пространство:
— Кто вы есть.
В интонациях не звучало вопроса, в интонациях звучала какая-то безнадёга, которая вызывала на откровенность лучше чем инструменты палача. Я встал и приблизился к решётке:
— Мы разные…
— Но гоблинов среди вас нет, — также с безнадёгой прозвучал ответ.
— Нет, — осторожно ответил я, — но это не может помешать нам общаться…
Гоблиниха перевела мутный взгляд на меня. Лёгкий шорох пробежал по толпе, вроде бы ничего не поменялось, но глаза всех гоблинов уставились на меня. Неуютно, вот слово, наиболее полно отражающее моё состояние. Я сглотнул. Ставшей вязкой слюна, жёстко процарапала горло, а я продолжил:
— Гоблины нарушили условия договора и вышли из лесов. Нам непонятно зачем была похищена эльфа.
— Вы сами вторглись в пространство вечного леса… наши пальцы остановили вас на территории племени Великой Мёртвой.
Я сглотнул. Всё плохо, очень плохо, кто-то прихлопнул одну из поганых старух этих коротышек. Гоблины могли убить даже за попытку приблизиться к Великой матери, а тут убийство:
— Мы не смогли бы оставить нашу маленькую Великую мать. И мы не знаем, почему вы решили, что мы к этому причастны.
Гоблиниха опять перевела взгляд в пространство, но глядела для разнообразия в сторону дроу:
— Эльфийская заговорённая стрела.
Мне снова поплохело. Всё хужее и хужее. Как бы я сам не относился к гоблинам, но они всегда очень тщательно относились к порученной работе. Если они схватили нас, то значит в течении дневного перехода нет ни одного другого эльфа. Но даже в этом случае они не стали на нас нападать вне территории своих лесов. Как ни странно, эти недоноски очень щепетильно относятся к клятвам, данным от лица Совета Великих Матерей, под сенью священного дерева. Разумеется, что все остальные клятвы они нарушают. Ещё хорошо то, что они не переносят вину конкретного существа на весь народ, племя, расу. Это сделал Петя Иванов и всё, а не человечество зажимает бедных гоблинов. Так что свободы для маневра хватало. Я начал осторожно плести словесное кружево, попутно стараясь не отводить всё увеличивающееся давление на череп, а как то наоборот, пропускать его через свои… не мысли, а образы. Немного лёгкого недоумения; страх за свою жизнь; постоянное, глухое отвращение, застарелое и потому привычное; общую лживость, но искренность в разговоре в тех местах, что касались задаваемых вопросов; и ещё чуть-чуть уважения. Очень мало… но чувство для них не знакомое, поэтому сканирование продолжалось дольше, чем обычно нужно. Наконец они ушли, отступив, как отступает прибой, а я обессилено рухнул на шконку. Остальные требовательно смотрели на меня, предлагая рассказать, о чём я так мило беседовал со старой стервой. Я не собирался облегчать им жизнь, к тому же проговорить без остановки полтора часа, стараясь ещё и контролировать верхние чувства… я элементарно устал.
— Ты не говорил, что ты можешь общаться с гоблинами, — обвиняюще прозвучал голос Арни.
Я ухмыльнулся, устраиваясь поудобнее, насколько это может быть удобно в каземате, и, не обращая внимания на остальных, уснул. На утро нас перевели наверх, в хижины гоблинов, лишив общества эльфийки.
Прошло три дня. Не скажу, что нам жилось очень плохо. Кормили нас из общего котла, если везло, то вылавливали кусочки мяса, не задаваясь вопросами о его происхождении. Это помогало. Единственное, что доставало, вернее, кто доставал, так это молодой. Он всё время что-то бубнил и рвался спасть эльфу, а мы его постоянно одёргивали. Вот типичный разговор, точнее его отрывок, один из многих, состоявшийся за последнее время:
— Не стоит туда идти!
— Это почему? Пока мы здесь разговариваем, её, может быть, съели.
— Вряд ли, даже гоблины понимают значение эльфийской принцессы.
Этот разговор не принёс удовлетворение ни одной из сторон. Видимо ему удалось уговорить слабохарактерного гнома, они уединялись в уголке хижины, отведённой нам, со страшно таинственным видом, раздражающим нас своей нелепостью. Но я думал, что им хватит ума ничего не предпринимать. Тем временем я по поручению всех остальных (один хрен, никто из них не владел гоблинской мовой, а те, принципиально, не желали разговаривать на языках «животных») договаривался с Великими Матерями. Нам почти поверили. Причём нашу защиту я строил на логических построениях, свойственным самими гоблинам. Я упирал на то, что сопровождая одну из наших великих матерей (эльфу), мы не могли даже подумать о нападении на Великую мать народа гоблинов. В отличие от основной массы гоблинов, с матерями можно попытаться договориться. Они внемлют приводимым аргументам и они понимают, что эльфы, за одну из своих матерей, вполне могут смести одно из свободных племён с лица земли, что их не трогают, пока они не отсвечивают в новостях. Хотя они и говорят, что в своих лесах могут справиться с любыми агрессорами, но сами великие матери прекрасно понимают, что две полные руки старших эльфов, со своими пальцами, вместе с тяжёлой доспешной пехотой и рейнджерами, могут раскатать все местные поселения. Всё шло ожидаемо, переговоры велись со скрипом, но велись.