И тут началось великое обжорство. Гости хватали хрустящее мясо прямо руками. По рядам слышалось чавканье, хрюканье и отрыжки. Этого требовала вежливость.
Каплун Афре не понравился. Нет, не то чтобы он был невкусный, нет, она просто была слишком взволнована, чтобы находить удовольствие в еде. Епископ тем временем успел проглотить первую птицу и еще ни словом не обменялся с девушкой. Что бы это значило? Афра не знала, как себя вести.
В то время как Вильгельм фон Дист принялся за второго каплуна, девушка краем глаза через голову епископа наблюдала за тем, как сицилийка лапала Ульриха под столом. «Вот сучка», — подумала Афра и уже готова была вскочить и залепить распутной девке оплеуху, как епископ наклонился к ней и тихонько прошептал на ухо:
— А вас я хочу на десерт. Хотите спать со мной, прекрасная Афра? Внакладе вы не останетесь.
У Афры кровь прилила к голове. Она была готова ко многому, но не к тому, что епископ-сластолюбец, у которого капало изо рта и пальцы лоснились от жира, сделает ей настолько непристойное предложение.
Казалось, епископ не ожидал ответа. Иначе как можно было объяснить то, что он тут же, нисколько не смущаясь, принялся за третьего каплуна? Наверное, подумала Афра, речь шла не более чем о шутке со стороны его преосвященства. И поэтому девушка с чистой совестью и большим удовольствием тоже принялась за каплуна, не забывая время от времени приветливо кивать епископу и звездочету, сидевшим по обе стороны от нее.
Тем временем гости епископа предались оживленной беседе. Вино, поданное в оловянных кружках, сделало свое дело и развязало языки аббатам и представителям соборного капитула, сидевшим на дальнем конце стола. Они очень громко и оживленно обсуждали Сенеку и его труд «De brevitate vitae»,[14] языческую книгу, которая, к всеобщему удивлению, была в библиотеке каждого монастыря и отличалась от слов Евангелия настолько, насколько далеко от Земли обетованной был когда-то Моисей.
Декан соборного капитула, Хюгельманн фон Финстинген, схоласт Эберхард и некоторые другие представители капитула предались оживленной дискуссии о том, мог ли Сенека, если бы жил на пятьсот лет позже, стать церковным учителем, вместо того чтобы быть философом-язычником.
Тут епископ поднялся со стула, снял свой картонный нос, поклонился, как актер на сцене, и, к всеобщему удивлению, сказал:
— Soli omnium otiose sunt qui sapientiae vacant, soli vivunt. Nec enim suam tantum aetatem bene tuentur, omne aevum suo adiciunt est.
Гости почтительно зааплодировали. Даже соборный капитул не поскупился на аплодисменты. Только некоторые торговцы, которым арабские цифры были привычнее, чем латинские буквы, удивленно оглядывались по сторонам, так что епископ счел нужным перевести слова Сенеки на немецкий:
— В досуге живут только те, у кого есть время для философии, только они и живут по-настоящему. Потому что они не только берегут время своей жизни, но и умеют добавлять все время к своему собственному. Сколько бы лет ни прошло, они сделали их своим достоянием.
По знаку его преосвященства в зал вошли трубачи и барабанщики и заиграли танец мавров. Шесть девок скакали, как молодые кобылицы. На них были широкие шуршащие юбки и корсажи, из которых груди вываливались подобно спелым фруктам. Из завязанных узлом на затылке волос торчали павлиньи перья, раскачивавшиеся, как ветви ивы на осеннем ветру. Необузданные движения танцовщиц ни в чем не уступали трюкам, которые показывали зевакам на ярмарках. Только девки были предназначены для того, чтобы показать всем свои розовые задницы и передние треугольники. Поэтому они так сильно размахивали своими юбками, что свечи, освещавшие зал мягким светом, дрожали, как будто на них дул дьявол.
Гораздо больше, чем прелести девок, Афре понравились масляные глазки аббатов и членов соборного капитула, которые сидели на стульях, сложив руки на коленях, и, покраснев до корней волос, созерцали то, что Господь Бог создал на шестой день творения, прежде чем предаться отдыху.
— Немножко греха можно, — сказал епископ, наклонившись к Афре, — иначе бы Церковь никогда не изобрела Абсолют.[15] Грешно ли вообще радоваться тому, что создал Господь Бог?
Афра неуверенно взглянула на Вильгельма фон Диста и пожала плечами. От волнения она не сразу заметила, что Ульрих вместе с сицилийской девкой исчезли.
— Ничего страшного она с ним не сделает, — прошептал епископ, заметив ее взгляд.
Афре потребовалось некоторое время, чтобы понять, что он имеет в виду. Потом она улыбнулась, но улыбка у нее вышла жалкой. Ее переполняло чувство бессильной ярости.
15
Абсолют (от лат.