В Москве ему повезло больше. В Шереметьеве Карпеца встречала служебная «Волга», и тот любезно предложил подвезти его домой.
Бессонная ночь давала себя знать. Поэтому, прежде чем связываться с Ярыгиным, Оболенцев принял дома контрастный душ, лишь потом, завернувшись в махровый халат, стал звонить приятелю.
Ярыгин сразу же снял трубку, будто ждал его звонка.
– Говорите! – требовательно сказал он.
– Сколько сбросишь за добровольное признание? – пошутил Оболенцев.
– Кирилл! – обрадовался Ярыгин. – Что так быстро вернулись, Кирилл Владимирович? – ехидничал он. – Не иначе, вас объявили «персоной нон грата»!
– В гости к тебе собираюсь!
– В гости не получится! Ремонт я затеял.
– Не вовремя! – не сдержавшись, вздохнул Оболенцев.
– Это почему же?
– Скоро поймешь! – хмуро заметил Оболенцев. – Встречай, через час буду! А то вашего автобуса ждать – никакого терпения не хватит.
– Встречу, куда я денусь! Только без оркестра и цветов. Но коньяк будет.
– Жаль, конечно! – уныло проговорил Оболенцев. – А я так надеялся на оркестр и цветы!.. Ладно. С паршивой овцы хоть шерсти клок! Еду!..
Подарки другу были уже приготовлены, дорога известна.
Через полчаса Оболенцев стоял на перроне и в огромной толпе ждал посадки на электричку.
«Смог бы я вот так мотаться каждый день в электричке и автобусах? – иногда думал Оболенцев. – Или нашел бы относительно спокойную работу неподалеку от дома, чтобы дорога занимала минут тридцать?»
Но на эти вопросы у Оболенцева не находилось ответов. Ему было трудно представить себя на месте Ярыгина, ибо он вырос в центре Москвы.
«Впрочем, – подумал Оболенцев, – Ярыгин частенько является на работу на мотоцикле. Так что времени на дорогу у него уходит вдвое меньше».
Оболенцев, пожалуй, был единственным пассажиром без солидного багажа – пластиковая сумка с подарками не в счет.
Рюкзаки и объемистые сумки бросались в глаза, куда ни кинь взгляд. Все они были набиты продуктами: разнокалиберные батоны колбас, синюшные куриные ноги, пакеты молока.
«Страна сошла с ума! – размышлял он, глядя на вывозимое из столицы продовольствие. – Не так давно село снабжало горожан продуктами: молоком, сметаной, творогом, яйцами, мясом и птицей… Об овощах и говорить было нечего. А теперь в село все тащат из города. Это уже не смешно. Что за идиотская политика, когда крестьянину выгоднее не производить, а покупать в городе. Крестьянский труд – физически самый тяжелый. И времени занимает много – почти все часы, оставшиеся от работы в колхозе или совхозе, приходится тратить на подсобное хозяйство. А отдача? Столько препон, что выгодней покупать продукты в городе, а по вечерам смотреть телевизор, благо он сейчас есть почти в каждой сельской семье».
Люди вокруг выглядели усталыми, озлобленными и измученными. Оболенцев физически ощущал повисшую в воздухе напряженность. «Грозы еще нет, – думал он, – но уже доносятся издали раскаты грома, предупреждающие ее».
Время от времени вспыхивали перебранки: кто-то кому-то наступил на ногу, кто-то не уступил старушке место, и окружающие набрасывались на виновника, как свора голодных собак.
«Ни одного улыбающегося лица! – печально размышлял Оболенцев. – Довели народ…»
Однако оставалось совсем немного времени до встречи с Ярыгиным, и следовало продумать все способы для того, чтобы уговорить друга пожертвовать своим отпуском, полученным за два, а то и за три года, и заняться делом, которое им не удалось довести до логического конца несколько лет тому назад.
Оболенцев с трудом выбрался из электрички, получая вполне ощутимые тычки в спину от разгневанных «добытчиц» с рюкзаками и необъятными сумками, заполонившими не только салон вагона электропоезда, но и все тамбуры.
«Прет, как оглашенный!», «Сила есть, ума не надо!» – это были самые безобидные реплики.
На перроне Оболенцева никто не встретил. Вместе с ним сошло совсем немного людей. Основная масса ехала дальше. Но и те, кто вышел, были под завязку нагружены продуктами.
«Если за пятьдесят километров от Москвы уже ничего нет в магазинах, то что же творится в глубинке? – задал себе сакраментальный вопрос Оболенцев, на который сам же и ответил: – То же самое – ничего!»
Он подождал, пока схлынет толпа нагруженных, подобно вьючным животным, местных жителей, и вновь огляделся.