Жиль Дове, Карл Несич
Пролетарий и работа — история любви?
До 1914
1917-21: Россия
1920: Италия
Никакого права на лень
Рабочее управление как утопия квалифицированной рабочей силы
Июнь 1936: Франция
1936: Испания
1945: Франция
1945: Италия
1968: Франция и остальной мир
1974: Португалия
Критика работы/критика капитала
Современность и капитализм
Противоречие возможно не там, где мы представляли
Революция не точная наука
Не требуйте от теории чего она не может дать
Взлет и падение классизма
Работа — мертвый фетиш
«Мы не из этого мира» (Бабеф, 1795)
«Любишь кататься — люби и саночки возить», «Уменье и труд все перетрут», «Делу — время, а потехе — час»… Русская народная глупость и пресловутый «здравый смысл» веками утверждали рабочую этику в умах угнетенных. Воистину, господствующие идеи — это идеи господствующих.
Впрочем, и те, кто заявляют о себе, как о ниспровергателях существующих порядков, мало чем отличаются от правящих классов в своем отношении к работе. Самые умные, цитируя слова Маркса из «Немецкой Идеологии», провозглашают конец труда как всеобщую роботизацию производства. Таким образом, после революции первой задачей на повестке дня становится создание материальных предпосылок для перехода к коммунистическому строю. Рабочие как они есть недостаточно конкурентоспособны для рая. Ну, а пока рай не построен, нужно усердно работать на благо социалистического отечества.
Отрицание работы становится принципиальным элементом коммунистической теории только в наше время. Поколение Красного Мая было обречено на примитивную, абсурдную конвейерную трудовую жизнь, и потому не желало мириться со своей судьбой. Главными выразителями этих устремлений стали ситуационисты: «Тейлоризм нанёс смертельный удар по ментальности, которую тщательно поддерживал архаичный капитализм. Бесполезно надеяться хотя бы на карикатуру созидательности от работы на конвейере. Любовь к хорошо выполненной работе и вкус к карьере сегодня являются лишь несмываемой печатью поражения и самой тупой покорности» Р. Ванейгем «Революция повседневной жизни».
Авторы публикуемой статьи, французские теоретики либертарного коммунизма Жиль Дове и Карл Несич, продолжают исследование феномена принудительного труда там, где остановились ситуационисты. До сих пор, — пишут они, — господствовала рабочая идеология, стремившаяся установить власть трудового человека. Но означает ли это, что сами рабочие полностью разделяли эту идеологию? Нет, — утверждают авторы, — пролетарии никогда не хотели увековечить работу. Наоборот, на практике они всегда отрицали продуктивистский культ. В этом смысле, современная радикальная критика не изобретает ничего нового — она лишь объявляет во всеуслышание о том, что было неотъемлемым аспектом действительного коммунистического движения во все времена.
Мы не прославляем технократическое царство всеобщего безделья. Лентяй — лишь темная сторона трудоголика. Способность человека самому создавать историю — это не проблема. Проблема на самом деле состоит в том, что до сих пор он создавал историю Рода, Бога, Монеты, но никогда — свою собственную.
СРС
Исторический провал. [1] Это, возможно, грубое, но никак не преувеличенное резюме всего коммунистического движения со времен первого издания «Коммунистического манифеста».
Несомненно, что одна из причин этого провала — полное отсутствие или недостаточность критики работы. Начиная с 60ых, постоянно-растущее сопротивление работе, порой открыто выливавшееся в бунт против навязанного и отчужденного труда, подтолкнуло лишь крайнее меньшинство революционеров пересмотреть свои взгляды на феномен работы. «Прошлые общественные движения, — говорят они, — провалились, потому что пролетарии хотели построить общество, где правил бы рабочий человек, т.е. пытались освободить себя через то, что их и порабощает: через работу. Наоборот, истинное освобождение должно основываться на отрицании работы — только так можно добиться низвержения буржуазного и бюрократического порядка. Только отрицание работы имеет глобальное значение, оно позволяет выйти за рамки количественных требований и ставит на повестку дня установление качественно другого миропорядка. Ситуационисты выразили эту позицию наиболее четко в своем призыве «Никогда не работай!» [2]
Позже, некоторые группы, в особенности в Италии, как формальные, так и неформальные, часто именуемые «автономами» попытались развить и систематизировать спонтанную деятельность, направленную на ликвидацию работы.[3] Отрицание работы как таковой стало фундаментом ряда теорий, объясняющих классовую борьбу прошлого и настоящего. Поражения объяснялись признанием работы, частичные успехи — активным неподчинением фабричной дисциплине, а революция — полным отказом от неё. В соответствии с этими представлениями рабочие до определенного момента разделяли культ производства. Но теперь они могут освободиться ото лжи — капитал, вытесняя из трудового процесса всё творческое и гуманное, делает работу все более абсурдной, лишая при этом сотни миллионов пролетариев единственного источника дохода.
Недавно немецкая группа «Кризис» замечательно продемонстрировала, как идея отрицания работы превращается в философский камень революции. [4]
Взгляд на роль «работы» в революционной практике кардинально поменялся, начиная с 70х. До сих пор рабочий класс пытался утвердиться как класс работающих, т.е. пытался социализировать работу, но не покончить с ней, ибо до сегодняшнего дня развитие капиталистического общества предвосхищало коммунистическую перспективу. Что бы пролетарии (или радикальные меньшинства) себе не представляли, они боролись за капитализм без капиталистов, за капитализм, управляемый рабочими. Настоящая критика работы была невозможна в 60-70ых; 68ой год рассматривался, как последняя попытка рабочих утвердить себя как доминирующий элемент в паре капитал-наемный труд. Теперь же всё иначе — реструктурированный капитал не оставляет никаких возможностей для развития «рабочего» капитализма — именно эти идеи были выражены коллективом журнала «Théorie Communiste». [5]
Мы ни в коем случае не стремимся объединить такие группы как СИ и ThCo. Мы лишь пытаемся обратить внимание на то, что их связывает — убежденность в том, что защита ценности труда была большим препятствием на пути революции, и что это препятствие будет уничтожено скорее самим капитализмом, чем пролетариатом. Для нас очевидно, что взгляды этих групп — не результат какого-то обширного исторического исследования, и, что более важно, их изначальная позиция, как и их методология во многом ошибочны. Но главное то, что все они однозначно понимают революцию как процесс коммунизации, сопряженный с уничтожением государства и упразднением классов.
До 1914
Никто не будет оспаривать тот факт, что профессиональная гордость рабочих веками служила оправданием их рабского положения. Часто они действовали так, как будто их право на достойную зарплату (и на достойные цены, в «моральной экономике» Э. П. Томпсона) вытекает из их тяжелого труда и способностей. Но если они боролись во имя работы, то выступали ли они за мир, в котором они займут место своих хозяев? Ответ на этот вопрос предполагает, что нам потребуется отделить рабочую практику от рабочей идеологии.
Старое рабочее движение обычно описывается, как попытка достичь утопии, в которой рабочий стал бы королем. Конечно, это было одним из измерений этого движения, но далеко не единственным и не определяющим все остальные. Непонятно, как тогда в эту концепцию вписываются постоянные требования сокращения рабочего дня? В 1593, в Лионе, печатники организовали четырехмесячную забастовку с требованием сокращения рабочих часов и увеличения продолжительности отпусков. В 18 веке французские рабочие бумажного производства брали отгулы, не спрашивая разрешения у хозяев. Маркс описывал, как английские буржуа были шокированы тем, что рабочие решили работать (и получать) меньше, приходя на работу 4 дня в неделю, а не 6.