Недавно спорили о том, хороший или нехороший человек был Белинский, решали, был ли он чутким или нечутким критиком. Праздный спор! Как будто в зависимости от того или иного решения этого вопроса может повыситься или понизиться ценность хоть одной мысли, находящейся в собрании мыслей, издаваемых под его именем. Там есть удивительные идеи, и есть мысли тривиальные и наивные. Удивительное останется удивительным, тривиальное — тривиальным, независимо от того, благороден, талантлив, или неблагороден и бездарен был Белинский. Да и нужно ли и возможно ли решать этот вопрос? Миллионы людей прошли по земле со времени Белинского, мы не задаемся этими вопросами по отношению к ним, — зачем же выделять некоторых?
Если поэтическое слово выражает душу поэта, то как могло бы случиться, что поэт произносит иногда слова, недостойные поэтической души? как мог бы Толстой произнести вздорное, Достоевский — человеконенавистническое, Пушкин — безнравственное слово?
Мне пришлось слышать доклад профессора Ф. Ф. Зелинского о Достоевском. Между прочим докладчик привел одно заявление Ницше. Автор «Заратустры» сказал, что чувствовал бы себя не по себе всю жизнь, если бы ему пришлось хоть раз не сдержать своего слова. (За точность передачи не ручаюсь, но мысль проф. Зелинского передаю верно.) Приведя это заявление, докладчик сказал: «эти слова Ницше необходимо помнить всем, кто легкомысленно толкует об аморализме философа». Проф. Зелинский, приведя это заявление, доказал только, что Ницше был нравственно опрятным и честным человеком. Но опроверг ли проф. Зелинский тот факт, что самые пламенные гимны во славу аморализма, какие только мы знаем в литературе, помещены в книгах: «Так говорил Заратустра» и «По ту сторону добра и зла»?
Многие убеждены, что в поэтическом произведении выражается душа поэта.
Душа поэта, как и душа всякого человека, не может выразиться в словах.
Об этом прекрасно говорит Метерлинк:
«Души беседуют друг с другом беззвучно. Жесты и слова больше ничего не значат, и почти все решается силою простого присутствия. Человеку не объяснить, откуда он узнал человека, впервые вошедшего в его комнату, но он уже отягчен неоспоримой уверенностью. Уста или язык настолько же могут олицетворять душу, насколько надпись или номер каталога, напр. картину Мемлинга. Когда нам действительно нужно сказать что-нибудь друг другу, мы вынуждены молчать. Молчание — это стихия, полная неожиданностей, опасностей и счастья, в которых души свободно отдаются друг другу. Если вы действительно хотите отдаться друг другу, молчите. Среди нас те, кто умеет говорить наиболее глубокомысленно, сильнее всех чувствуют, что слова никогда не выражают действительных отношений между двумя существами».
Тютчев говорит то же:
То же говорят все поэты.
Душа поэта в своих проявлениях, ничем не отличается от души другого человека. Она без слов ясна созвучной душе.
В словах ничья душа не определима. Я знал жену и сестру одного поэта. Они обожали его, следили каждый шаг его жизни, знали почти наизусть его произведения, знали большинство и других слов, которые ему приходилось произносить в своей жизни. Я спрашивал их о душе его. Они изобразили две совершенно несходных души. Известный критик, который так любит искать душу автора в его произведениях, написал статью об этом поэте. Это была душа, непохожая на две первые.
Так бесполезно определять словами чью-либо душу, даже душу близкого человека. А ведь есть наивные люди, которые пытаются определить души давно умерших поэтов.
О ФЕТИШИЗМЕ
Вскоре после смерти Озолина, начальника станции Астапово, доброго человека, приютившего умирающего Толстого, кто-то высказал мысль о том, что необходимо увековечить память лица, давшего последний приют великому писателю. Я уверен, что на той же дороге, на которой стоит Астапово, служат немало лиц, столь же добрых, как и Озолин. Не воздвигайте памятников отдельном людям. Толстой неохотно разрешал писать с себя портреты: он не любил идолопоклонства.
Не осуждайте людских слабостей, но еще больше бойтесь превозносить людские слабости. Не читайте банальных и ненужных нравоучений, если видите пьяного простого человека. Но не ищите высшего смысла и при виде пьяного поэта. Пожалейте одинаково и того и другого. Если затеют драку два поэта, то не думайте, что в ней непременно должно заключаться нечто, чего нет, напр., в драке двух мужиков. Часто в этой последней больше смысла, чем в той.