Это вопрос социальный, а не эстетический. Устройте так, чтобы люди не рвали друг у друга кусков из горла, — и поэты будут писать без мысли о заработке, не будут злобствовать друг на друга, как конкуренты, и будут писать только в силу внутренней потребности.
Поэт, не нашедший типографии, в наше время не поэт.
Артист, не нашедший подмостков, не артист.
О ПОЭТАХ ОБЩЕПРИЗНАННЫХ
Нет ни одного общепризнанного поэта.
— «А Гомер, Данте?»
— Со времени Данте на земле рождались, жили и умирали миллиарды людей. Из них 99% прошли свой жизненный путь не слыхав имени Данте, из остальных — 99% слышали о нем из вторых или третьих рук, и только 0,01%, т. е. одна десятитысячная часть всех живших с тех пор, может быть, читала его в отрывках или целиком.
Относительно Гомера процент «признающих» будет, вероятно, еще менее значителен.
— «Но те, кто читал Данте, соль земли, они выше не читавших».
— «Но будет день, когда Данте узнают все»
Ни первое, ни второе из этих положений не доказано. Кроме того, если когда-нибудь все человечество узнает Данте, мы не знаем, как оно к нему отнесется, какие критерии и требования установятся на месте нынешних.
Толстой прочел Шекспира и пожалел, что прочел.
О МИНИАТЮРАХ ФУКЕ
Do время войны было получено известие, будто погибли миниатюры Фуке в замке Шантильи.
Один художник, пламенный любитель искусства, по этому поводу несколько раз выступал представителем человечества: «...весь мир терпит от гибели миниатюр Фуке...», «от имени всего человечества мы вправе обратиться к французскому институту...» (А. Бенуа в газете «Речь»),
Я спросил сорок образованных и двух необразованных.
Из первых только двое слыхали об этих миниатюрах, тридцать восемь не знали об их существовании, и ни один не видел ни их, ни снимков с них. Что касается до необразованных, то все четыре слова: «миниатюры», «замок», «Шантильи» и «Фуке» были им непонятны и неинтересны.
Счастливцы, видевшие и могущие увидеть миниатюры Фуке, плачут, но их слезы непонятны девяноста девяти сотым человечества. Впрочем, и этим плачущим счастливцам так же мало доступны слезы девяноста девяти сотых.
Если эстеты думают о человечестве, то только с одной стороны: они хотят наделить его своими вкусами, или, как они наивно и часто искренне убеждены, «поднять его до себя».
Если бы все, кто стремится «поднять», могли бы «спуститься» к массам, тогда не пришлось бы оплакивать миниатюр Фуке: никто не стал бы стрелять в замок Шантильи, вернее, самые войны стали бы кошмарной легендой.
Нынешние эстеты — наивные гурманы Они едят утонченные блюда и искренне удивляются грубости и невежеству голодных, когда те опрокидывают эти блюда: голодные не подозревают при этом, что в опрокинутых сосудах источник не только наслаждения, но и утоления голода.
О КАНТЕ И КРУППЕ
Во время войны возник странный философский спор. Один философ доказывал, что Кант и Крупп выражают один и тот же принцип: первый — в философии, второй — в сфере материальных отношений. Другие философы утверждали, что между кантовскими идеями и крупповскими пушками ничего общего нет.
Обе стороны делали бесполезное дело.
Давно известно, что в любой стране найдутся люди сходные и люди несходные, как разными могут быть люди, носящие одно имя.
Солдаты, стрелявшие в реймский собор, не читали Канта, а Кант никогда не позаботился узнать душу солдата. Какая же связь может быть между людьми, ничего не знающими друг о друге?! Если они держатся одинаковых взглядов, это — случайность, если разных, в этом тоже нет ничего странного.
Единственный вопрос, который можно было поставить, — вопрос о том, почему кантовские идеи не предотвратили реймских выстрелов. Но ведь философы так же, как и поэты, заняты своим профессиональным делом. Инженер, строящий дивное по архитектуре здание, меньше всего думает о том, кто будет жить в этом здании. Философ и поэт, высказывая свои мысли, так же мало думают о том, многие ли смогут ими воспользоваться.
О РАСПРЕДЕЛЕНИИ
Кто радовался бы изобретению электрического освещения, если бы узнал, что для устройства его нужно уничтожить свечи, керосин и лучины? Яркий свет, радующий взор немногих, погрузил бы в темноту миллионы остальных. Решился ли бы кто-нибудь сказать: «электрический свет так прекрасен, это такая великая самодовлеющая ценность, что им должно гордиться человечество»?