Акпан так опешил, что окаменел на пороге.
Итаяк не выпускал Кунтай. В пьяном разгоряченном мозгу мелькнула догадка: «Если я ее отпущу, Акпан сообразит — дело серьезное. А так может подумать, что я по старой привычке».
И, насильно улыбаясь, сказал:
— Пошутил я тут, поиграл с ровесницей!
— Когда же наконец я от этой напасти избавлюсь! вскрикнула Кунтай сквозь слезы.
Акпан молчал в оцепенении.
— Ты что, не на шутку расплакалась? — встревожился Итаяк.
Акпан молчал.
— И это ты называешь шутками! — причитала Кунтай. — Заноза тела моего, погибель моя. Лицемерный бог, почему ты не оградил меня от этого аралши, злого духа беременных женщин.
Итаяк хотел вымолвить еще что-то. Хотел бежать. Но было уже поздно. Распаленный ненавистью и ревностью, не помня себя, Акпан ринулся на него, как беркут. Вцепился в затылок, помотал, покачал его, обмякшего от страха, и в ярости швырнул на землю. Сел на него, вдавливая колени в живот и руками сжимая горло.
— Сам меня заставил, проклятый! Доканал меня! А за что?
Акпан так сдавил коленями живот Итаяку, что у него на губах появилась пена.
Итаяк хрипел. Только одно слово глухим шепотом-стоном смог произнести он. Скорее можно было догадаться, чем разобрать, что он пытался сказать: «Умираю».
Кунтай взмолилась в смятенье и ужасе:
— Момыным, мой кроткий.
Бледная, жалкая, она уже не могла плакать. Метнулась к Акпану, ухватилась за него, чтобы оттащить от Итаяка. Но он словно врос в землю, и пальцы его судорожно и крепко сжимали горло насильника, вторгшегося в юрту.
Итаяк слабо хрипел.
Бессильная, беспомощная, чувствуя, как у нее из под ног уходит земля, Кунтай вспомнила дочь. Она играла неподалеку от юрты с куколкой и лоскутками, подарком Чокана.
— Айжан! — неестественно звонко позвала, мать.
Увлеченная своими забавами, Айжан не слышала до сих пор, что происходит в юрте, но необычно громкий голос матери заставил ее вздрогнуть.
Зов повторился. Зов, похожий на рыдание.
Ничего не соображая, но предчувствуя сердцем ребенка, что произошло что-то недоброе, что-то небывало страшное, Айжан с плачем вбежала в юрту.
Кунтай подняла на руки дочь и поднесла ее к самому лицу Акпана. Он еще не отпускал горло Итаяка. Он ничего не видел вокруг. Айжан истошно закричала.
— Твоя Айжан, Мрмыным! Смотри, как ей страшно.
Акпан медленно поднял голову и взглянул на дочь. Кажется, сознание возвращалось к нему. Свет в юрте, блестящие от слез глаза дочери, невыразимо бледное лицо Кунтай. Отвернувшись, он увидел мутные стеклянеющие глаза Итаяка, в уголках его рта пузырилась кровавая пена. Акпан поднялся, взял его за ворот, потащил к выходу и вышвырнул из юрты.
Гнев не покинул Акпана:
— За чем пришел, то и получил.
Кунтай, не отдавая еще себе отчета, невольным жестом протянула ему всхлипывающую дочь. Он взял ее правой рукой, прижал к плечу и вдруг в новом порыве злобы левым кулаком с размаху ударил жену в грудь:
— И ты меня доконала!
Акпан опустил Айжан к ногам упавшей матери. Кунтай лежала, не приходя в сознание.
Акпан постоял, постоял над ними в угрюмом молчании. Молча вышел из юрты, отвязал заарканенного коня и поскакал в степь. Должно быть, к своему табуну.
Между тем у юрты уже собирался народ. Черный аул заволновался.
— Ой-бай, да ведь это Итаяк!
На этот полный тревоги вскрик мужчины откликнулись сразу многочисленные голоса.
— Живой?
— Нет, уже умер.
— Погодите так говорить. Видите — жилка бьется.
— Что случилось? Ой-бай, ой-бай! — запричитала женщина. Это была Улбосын, сестра Итаяка, недавно вышедшая замуж.
— Не голоси! Кажется, он еще дышит…
— Тогда давайте подымем и отнесем домой, в юрту.
— Как бы не так. В юрту Акпана и понесем, — возразил кто-то с угрозой. — Он его избил, пусть он его и оживит. А нет, — отвечать будет.
— Смотрите, жилка уже не бьется. Да он мертвый. Понимаете, мертвый!..
Потрогали лоб, руки. Сомнений не было: умер.
Улбосын пронзительно закричала. По обычаю она ногтями расцарапала до крови свое лицо и вырвала клок волос из-под платка. К протяжному плачу родственников, к скорбным причитаниям — Ой-бауырым! — присоединились и другие.
В Орду послали конного гонца известить Чингиза.
Кунтай очнулась. Шум в ауле постепенно возвращал ей память. Что с ней произошло? Попыталась поднять голову, не смогла. Притронулась к больному месту, но даже слабое прикосновение отдавалось невыносимой болью. Недвижная, подавленная, вслушивалась она в голоса, звучавшие почти рядом. Поняла: Итаяка уже нет в живых. Что будет с ней, с Акпаном? Напряглась, подняла голову, посмотрела на плачущую Айжан. Хотела обнять ее — не повиновались руки. Отчетливо услышала выкрик: