В детском представлении Чокана вся земля казалась степью без конца и без края, и аул был лучшим селением на этой земле.
Аул…
Из всех виденных им многочисленных аулов Чокан хорошо знал пока только два: это Ханская Орда и аул Карашы. Остальные мелькали, словно в тумане. Запоминалась только байская юрта, где обычно останавливался отец. Иногда это была белая юрта, правда, не такая светлая, как в Орде у самого Чингиза… Часто встречались юрты потемнее, их кошмы сплетались из шерсти разных цветов — белых, сероватых, черных. Черные юрты — признак бедного жилья — Чингиз обычно объезжал стороной.
Черные юрты знакомы Чокану только по Карашы.
Аул Карашы казался мальчику адом по сравнению с их аулом — Ордой. Они стояли неподалёку друг от друга, а в сущности — далеко. И ничего похожего не было ни во внешнем их облике, ни в жизни людей. В Орде не думали, что завтра надеть, что поесть, на каком коне поехать. Здесь было вдоволь одежды, пищи, скакунов. В Черном ауле ничего не хватало. Нужда была в каждой юрте. Люди сгибались под тяжестью труда, старели прежде времени. В Орде все, кроме слуг, умеют повелевать, все важные, исполненные достоинства. В Черном ауле — все работники, все рабы. Они обязаны работать на Орду, кормить ее. Работать даром, почти ничего не получая взамен, даже благодарности. Сколько ни трудись — спасибо не скажут. Есть торе и есть, к примеру, Акпан. Входил, как говорится, в дом — с Дровами, выходил — с золой. Днем доил кобылиц, ночью пас. Был незлобивым, честным. А что он получал в награду и почему он человек черной кости? Почему были нищими и его дед и его отец? Какая за ними вина?
Не вдруг стал мучиться Чокан такими вопросами. Как-то он спросил об этом у отца, потом у матери: «Отчего так?» И оба отвечали одинаково:
— Такова веление аллаха. Так записано в лаухол-махфузе.
— А это что такое? — Чокан не понимал значения слов «лаухол-махфуз». И Чингиз и Зейнеп, как смогли, объяснили. Чокан мало что уразумел и неожиданно сказал тогда:
— Значит, так велит жить сам бог?
И Зейнеп, не зная что ответить, даже рассердилась и резко оборвала сына.
— Не смей, сынок, так говорить, грех на себя возьмешь.
И сейчас Чокан, прижавшись к подушке, думал под покачивание возка о велениях аллаха, о смутных ответах родителей и неизбежно возвращался в мыслях к осиротевшей юрте Акпана. И снова испытывал боль и жалость. Слова старших: «прошлому — отходную, оставшимся — жизнь» он слышал не раз. Но на какую жизнь обречены Жайнак и Айжан? Мать дала ему обещание взять девочку в семью. Он верил — ей помогут. А Жайнак? Он его любил от души и всегда мечтал быть вместе с Жайнаком всю жизнь. И вот пути их разошлись. Как-то, когда они играли в степи, Жайнак спросил:
— Я слышал, Чокан, ты едешь учиться. Это правда?
Чокан даже удивился неожиданному вопросу. Он сам еще ничего не знал.
— В Омск, говорят, едешь, — не унимался Жайнак.
— И зачем мне только ехать в Омск?
— А мне откуда знать? В ауле, слышал, старики рассуждали: «Ханскому роду, мол, идет русское учение.
— Ну и пусть рассуждают.
— Значит, ты не поедешь? Не хочешь дорогой отца идти?
— Моя дорога — не дорога отца, — ответил тогда Чокан. — Никуда я не поеду.
На этом тогда и кончилась их беседа. Но скоро снова поползли слухи: «Султан решил везти Чокана в Омск учиться». И тогда разговор друзей возобновился. Похоже, Чокан уже дал согласие ехать?
В этом была большая доля правды.
Еще до встречи с Драгомировым и своего окончательного решения Чингиз однажды приласкал Чокана и сказал ему:
— Повезу тебя, айналайын, в Омск, в русскую военную школу.
— Тогда вези меня с Жайнаком! — огорошил отца Чокан. Чингиз ничего не пообещал сыну, хранила молчание и Зейнеп, присутствовавшая при этом разговоре. Позже, когда все уже было решено окончательно, Зейнеп, предчувствуя и переживая разлуку с сыном и стремясь как-то облегчить его участь, наедине с мужем обратилась к нему с просьбой.
— Раз уж ты сказал, значит, увезешь нашего Канаш-жана, — всплакнула она. — Куда уж мне разубедить тебя! Ты от предков своих унаследовал упрямство. Но он у нас избалованный, грустно ему будет там одному…
— Что же ты хочешь, чтобы я сделал?
— Одного я прошу: они с Жайнаком росли, как ягнята-близнецы, повези их, Чингиз, вместе, ладно?
Чингиз немного помолчал, точно призадумался, а потом коротко отрезал:
— Не быть тому!