— Мальчик правильно говорит, — поддержал Чокана Драгомиров, сам же посеявший страх.
Отходчивый Чингиз не настаивал на своем. Спокойствие сына и Драгомирова передалось и ему.
— Тогда поехали! — Чокан побежал к возку. — Видно, ничем мы им не поможем. Выживут, и слава богу!
И они продолжали путь на Баглан. Оставалось проехать верст шестьдесят-семьдесят. По дороге находилось еще одно большое — верст в двадцать длиной — озеро Тениз с чуть солоноватой водой; его берега заросли густым камышом, но в середине чистое озеро сверкало, как зеркало. Вода в нем не спадала даже в самые засушливые годы. Другие озера, бывало, совсем мелели, а Тениз по-прежнему лениво перекатывал свои волны. Рассказывали, в этом озере видимо-невидимо рыбы: и чебаки, и щуки, и сомы. Сколько ее ни вылавливай, запасы неистощимы. Чокан помнил, когда с отцом они гостили у Ахмета Жантурина на берегу Тобола, щедрый хозяин султан оказал им особый почет, угостив свежей рыбой из Тениза. Какой она была вкусной и в ухе и поджаренной! После этого Чокан пристрастился к рыбе и понемногу сам стал рыбачить дома в небольших окрестных озерах. Он приносил свой небогатый улов в столовую юрту, но рыба получалась невкусной: или ее не умели приготовлять, или в Тенизе она была совсем другой. Не раз Чокану хотелось еще досыта поесть той настоящей тенизской рыбы. И стоило ему только прослышать, что озеро у них на пути, как, забыв про больную руку и оставленных щенят, он принимался уговаривать отца заехать к рыбакам. Чингиз усомнился, застанут ли они их. Тут на выручку Чокану пришел Абы:
— Дорога пойдет как раз мимо рыбацких шалашей.
— Тогда отчего не заехать, — согласился Чингиз. Про себя он решил остановиться ненадолго, без ночлега, поесть ухи и сразу двинуться на Баглан.
… Утро их отъезда было ясным и тихим. Потом подул легкий освежающий ветерок. После озера Борового, когда солнце уже клонилось к западу, ветер усилился и на горизонте показалась черная туча. Она быстро надвигалась, разрастаясь все шире и шире, и скоро закрыла полнеба.
Абы нахмурился и сказал Чокану, сидевшему рядом на облучке:
— Не нравится мне эта туча. Как бы гроза не ударила. И стороной она не пройдет. Уж если разразится ливень… — Абы безнадежно махнул рукой.
— Ты что, дождя испугался? Пускай себе льет!
— Не говори так, Канаш. Земля здесь плохая — такое месиво будет, что колеса с места не сдвинутся. Завязнут — не вытащишь. По здешней земле не то что возку, а и одному коню в распутицу трудно. Да что там коню! И пеший не пройдет — грязь так и налипает на подошвы. Я уж знаю, что говорю. Случится ливень, мы не только до Баглана, но и до наших рыбаков, до Тениза, не доберемся сегодня.
— Не болтай, а гони лошадей! — оборвал Абы Чингиз. Он и сам хорошо знал, что здесь бывает во время сильных дождей. — Гони, говорю, лошадей. Гроза захватывает узкую полосу, и мы успеем ее проскочить.
Абы старался что есть мочи. Кони неслись.
Вначале их встретила пыльная буря. Черный стремительный вихрь взметнулся столбом и закружил все попадавшееся ему на пути. Верхний пыльный слой дороги, клочья травы, обломки ветвей прошлогоднего сухого кустарника. Разом вокруг потемнело. Каждый порыв свистящего пыльного шквала затруднял дыхание. Острая колючая пыль застилала глаза, набивалась в ноздри и уши. Не то что дорогу, друг друга разглядеть было трудно. Чокану казалось — не ветер гудит, а воют волки, стая серых волков. И только когда стихал очередной порыв, слышалось пофыркиванье коней и сильный спокойный перестук копыт.
Пыль и ветер проникали в возок, несмотря на то, что все щели были законопачены. Новый порыв ветра ударил так яростно, что путники вновь едва не опрокинулись. Чокан все это время вел себя беспокойно. То забирался вглубь возка, прижимаясь к отцу, то выскальзывал и устраивался на облучке рядом с Абы, крепко обхватывая его рукою.
— Откройте окна! — неожиданно предложил Чингиз. Он вспомнил, что в ауле во время сильной бури откидывали край тундука. Тогда смирялась ярость ветра и меньше заносило песком.
И в самом деле, когда возок стал продуваться насквозь, его трясло и качало уже не так сильно. Но пыльная буря продолжала неистовствовать. У путников иссякало терпение. Чингиз позвал Чокана обратно в возок, там все-таки удобнее, чем на облучке. Сын не расслышал или сделал вид, что не слышит. Чингиз по привычке повысил голос:
— Кому я сказал, иди сюда!
— А мне и здесь удобно. Смотреть интереснее.
Чокан говорил правду: наблюдать за порывами пыльной бури, то слабеющими, то нарастающими, было страшновато, но любопытно. Молчал один Драгомиров, не склонный к разговорам. Плотно запахнувшись в плащ, подвязав тесемки под подбородком, он вслушивался в ритм бури и мысленно складывал стихи. Он стеснялся показывать товарищам свои лирические опыты и пописывал только для себя, полюбив степную природу. Пыльные вихри пробудили в нем вдохновение. «В степи озер, в степи ковыльной», думал он и подыскивал слова дальше, чтобы они рифмовались: «…бури пыльной». Но как лягут строчки одна за другой, ему еще не было известно.