— А к рыбакам тогда попадем?
— Неймется тебе, Чокан! Заладил про свою рыбу! — в сердцах оборвал сына Чингиз.
— Хочу рыбы поесть, значит, поедем к рыбакам! — упрямился Чокан. — Ты скажи, Абы, наша дорога к Тени-зу приведет?
— Нет, к рыбакам надо ехать другим путем.
— Не надо мне тогда новой дороги. Поедем прежней! — злился маленький упрямец.
— Тайири! Ненасытная твоя утроба! — Чингиз отвернулся от сына.
— Не проклинай меня по-бабьи, отец. Выругай по-мужски или лучше побей!
Чингиза бесила непочтительность сына, но он сумел, скрывая гнев, промолчать.
Абы заговорил, будто никакого спора и не было:
— Эти степные ливни обычно захватывают узкую полосу. По-моему, гроза обошла Тениз. А Тениз рядом. Подождем еще немного и тронемся старой дорогой. Да избавит нас аллах от новых бед. Как, хан-ием, согласны?
— Как хочешь так и езжай! — Чингизу уже поперек горла стали эти споры.
Постояли недолго, расселись по местам, и Абы принялся нахлестывать лошадей. Туго сошел с места возок. Кони еле тащили его по грязи. Влага еще глубже впиталась в почву. А тут как назло стало тихо и безветренно. Ветер подсушил бы дорогу, помог бы ей затвердеть. Но он бушевал уже далеко, там, где погромыхивал гром и сверкали молнии. Измученные лошади выбивались из сил. И хотя Абы то и дело пускал в ход камчу, они двигались все медленнее и медленнее и наконец стали. Абы снова подхлестнул их и застыл на облучке.
— Измаялись, бедняги! — Чингиз пожалел лошадей. Все понимали, что долгая остановка в безлюдной степи, в непролазной грязи не сулила ничего хорошего. Надо было набраться терпения, немного подождать и помаленьку, не торопясь продолжать путь.
… В степи наступал чудесный предзакатный час. Совсем недавно было темным-темно. А теперь и там и сям сквозь уходящие тучи сияла густая первозданная голубизна. Багряное солнце уже касалось земли. Его лучи окрашивали и степь и края уходящих туч в яркие оранжевые тона, пробивали стрелами гряды облаков, переливались радугой в дождевых каплях на траве. И сама трава молодо зеленела.
А как легко дышалось после грозы! Во время зноя растения словно замыкаются в себе, запахи прячутся вглубь, исчезают. А теперь ливень досыта утолил жажду трав и цветов, и они благодарно источали еще недавно скрытый аромат. Этот аромат сливался с влажным запахом освеженной земли, сливался с благодатным воздухом, очищенным грозой. И казалось — слишком мала человеческая грудь, чтобы полностью впитать в легкие все эти чудо-запахи, весь этот живительный терпкий настой степного простора. Впитать с наслаждением и радостью.
Дышалось легко, а думалось все о том же: как бы скорее выбраться из этой грязи, чтобы быстро и весело помчаться закатной степью!
Абы долго сидел на облучке, не пытаясь больше прибегать к испытанной камче. Потом приподнялся и стал пристально разглядывать степь.
— Цвет земли неодинаковый. Похоже, мы приблизились к границе, где прошел дождь. Пускай отдохнут кони, посидите спокойно и вы, а я пройдусь, разведаю дорогу.
Чингиз промолчал. Абы закинул вожжи за облучок, убежденный, что кони не тронутся с места, а сам спрыгнул с повозки и зашагал. Поначалу идти ему было трудновато, а потом походка становилась все увереннее и легче.
И земля, видимо, уже подсыхала, и почва была не такой глинистой. Абы продвигался довольно быстро. У него был широкий шаг и крепкие ноги. Вскоре он почувствовал, что идти совсем легко. Значит, глина кончилась. Абы обрадовался и побежал. Под ногами был песок. Остановился, нагнулся к траве — трава оказалась совсем сухой-. Оглянулся назад — он отдалился от возка на такое расстояние, что если крикнуть во весь голос — его хорошо расслышат.
Счастливый Абы сорвал с головы малахай и, широко размахивая им, зычно заорал во всю силу:
— Здесь сухо. Сухо!
Из возка, как суслик из норки, высунулась фигурка. Конечно, это был Чокан. Он встал на подножку и дал понять, что сигнал услышан и понят.
Обрадованные известием, Чингиз и Драгомиров не тронулись с места. Чингиз посчитал неудобным для себя проявлять оживление по такому незначительному поводу, Драгомиров опять охотился за рифмами.
А Чокан постоял-постоял на подножке, соскочил, почавкал сапогами по грязи, а потом понесся во всю прыть к Абы. Грязь, пристававшая к сапогам, сдерживала его бег. Не раздумывая, он их сбросил и босиком побежал дальше. Вязкая глина сменилась влажной землею, а потом песком с колкой сухой травой.
Добежал до Абы, обнял его. Запыхавшись, проговорил: