Жизнь в этом ауле полубродяг шла по пословице: «Вор не разбогатеет, обжора не разжиреет». Сошлись люди в артель, многие из них уже работали по многу лет, но никто не завел своего хозяйства, не стал зажиточным. Озеро их кормило, других источников существования у них не было. В годы, обильные рыбой, ели они досыта, а когда удача их покидала — жили впроголодь, но с голода не умирали — выручал запас соленой рыбы. Жила артель замкнуто и редко прибегала к помощи окрестных аулов и поселков. Самое необходимое приобретал атаман через торговцев, но и он и его подопечные дорожили своей независимостью и предпочитали не обращать на себя внимания, довольствуясь самым малым.
Когда наши путники вечером на загнанных, измученных лошадях добрались наконец до Кангыргана, все артельщики были заняты делом. Им на этот раз повезло. Непроточное озеро Тениз обладало своими особенностями. Бывало — рыба шла, а бывало — уходила в глубину, и тогда в сети попадались только случайные гуляки. Тогда не оставалось никакой надежды на добрый улов. Сетей для глубинного лова в Кангыргане не было.
Перед грозой рыбакам обычно выпадало счастье. Рыба косяками выходила из глубины на мелководье и в камышовые заросли береговых заливов. В такие дни рыба переполняла сети и забивалась в так называемые хазы. Хаза — это своеобразная камышовая загородь, напоминающая своей формой бараний рог. Рыбы заходят в отверстие хазы, стянутое сетью и погруженное в озеро. Заходят легко, а выбираются обратно с превеликим трудом, — это удается только самым проворным. Чтобы рыбы чувствовали себя в ловушке спокойнее, для них набирали как можно больше кузнечиков — бывало целый мешок — и высыпали в хазу. Это была верная приманка. Хаза порой так заполнялась рыбой, что только успевай вычерпывать ее ведрами. Между прочим, слово «хаза» употребляется в казахском языке и в значении «смерть». Должно быть, потому, что в рыбацком промысле умело сооруженная хаза считается гибельной для рыб.
В этот, уже поздний, вечер приезда в Кангырган и в сетях и в хазе был на редкость обильный улов. Взошла яркая, полная луна. При ее сильном свете удобно было выбирать рыбу. Все виделось ясно. Только мошкара тучей летала над озером. Но рыбаки почти не обращали внимания на ее укусы. Они продолжали работать, сбросив рубашки. Продубленной ветром, водой и солнцем коже комары были нипочем. Рыбаки трудились без устали, лишь изредка отмахиваясь от мошкары.
… У Кангыргана дорога обрывалась. Где-то за лачугами рыбаков она возникала снова. Можно было обогнуть рыбацкий поселок или выбираться напрямик. Абы остановил лошадей и по привычке своей стал советоваться с Чингизом. Чингиз, не выслушав до конца, прервал его обстоятельные рассуждения неожиданным вопросом:
— А до Баглана еще много осталось?
— Верст двадцать, а то и все двадцать пять.
— Лошади сегодня дотянут?
— Навряд ли, уж очень вяло идут. Устали.
— А ночлег мы здесь найдем?
— Найти-то найдем, но мошкара может замучить… Ее здесь целые тучи.
— Тогда давайте сейчас поедим рыбы, а остановимся на том, высоком, берегу. Там мошкары не должно быть.
Впервые после грозы, словно отдохнув за вечер, подул легкий ветер и принес рыбный запах. Чокан его учуял раньше других.
— Где рыба, Абы? — Он проголодался и желание отведать тенизской рыбы стало еще сильнее.
— На берегу озера, думаю. Пахнет свежим уловом. Наверное, из сетей сейчас выбирают.
— А далеко это отсюда? Ты знаешь?
— Бывал однажды.
— Тогда гони лошадей.
Чингиз промолчал. Абы понял: он не возражает. Привыкший за годы своего султанства к почтительным встречам с щедрым дастарханом, Чингиз никогда не брал с собой дорожных припасов, как бы далеко ни ехал. Так поступил он и теперь, надеясь, что за день доберутся до Баглана. Но дорога оказалась трудной и неудачной. Он рассчитывал быть в Баглане засветло, а вышло так, что и ночью до намеченной остановки было далековато. Не только Чокан, но и он сам проголодался изрядно, и ему не меньше, чем сыну, захотелось вдоволь поесть рыбы: он тоже хорошо помнил ее вкус.