— Бог покарал, значит! — вырвалось в сердцах у Абы.
И без того чуткий слух Чингиза стал еще острее после всей этой передряги. Он шел прислушиваясь и хорошо услышал восклицание Абы.
— Что еще у тебя там случилось?
— Нет, хан-ием, гаек на двух задних колесах телеги!
— Что ты говоришь?! — пробормотал Чингиз. — Кому они тут нужны?
— Когда начали кричать, вам грозить, кто-то и украл, видать.
— А колеса?
— А колеса свалились. Вон, на дороге валяются.
Чингиз остановился, объяснил Курагину, что случилось.
— Да, я понял, — сказал тот довольно равнодушно. — Найдутся ваши гайки, если их только не забросили в воду.
И сменил тон на зычный, грозный:
— А ну, давайте сюда!
Из хижин и шалашей к своему вожаку спешили люди, словно муравьи из растревоженного муравейника…
— Ближе, говорю, ближе… Ко мне! — и он повелительно взмахнул рукой.
Удивительное дело. Жители этого рыбацкого поселка, признавая его власть, его волю, тянулись к Курагину, как железные опилки к магниту. Он повел всех за собой назад, к осевшему возку Чингиза, и показал на валявшиеся колеса:
— Чтобы до утра все было на месте, все собрано. Ищите гайки, где хотите.
Рыбаки молчали, и Чингизу было невдомек, выполнят ли они приказ атамана или также разойдутся по своим лачугам.
— Ну, теперь пошли, — сказал Курагин, будто ничего не произошло.
— Все будет так, как вы приказали? — не без тревоги спросил Чингиз Курагина.
— О чем говорить! — обиженно протянул атаман. — Вот вы, ваше благородие, исполняете волю царя, то бишь Николая Павловича?
— Бог с вами! — воскликнул Чингиз. — Да разве можно нарушать царскую волю?
— То-то и оно! — самодовольно пошутил Курагин. — Кто царь в этой рыбацкой столице? Я! И здесь нет человека, которому мне надо было бы повторять свой приказ. Вы поняли меня? Ну, пошли. Нечего нам тут задерживаться.
— Погодите минутку. Я скажу два слова слуге. Абы, ты оставайся здесь. Распряги лошадей, привяжи их к возку. А чтобы они отдохнули, разожги костер. Дым разгонит мошкару. Она им не даст покоя.
— Так не пойдет, — возразил Курагин. — Плохо будет, пожар начнется.
— Но Абы остается же у костра.
Курагин не терпел возражений даже со стороны гостей.
— Огонь разводить все равно запрещаю.
Чингиз пожал плечами:
— Где же ему укрыться? И коням?
— Это уж его дело. Найдет!..
И Курагин на ходу пригрозил Абы:
— Смотри, не разжигай! Сам сгоришь!
Шли молча. Настроение путников не стало веселее. Чингиз подумал, нет ли здесь какого-нибудь подвоха. И с гайками и с этим костром?
Шалаш возвышался в глубине широкой камышовой ограды небольшим курганом. Идти до него было, действительно, недолго. Курагин остановился и с шутейно-церемонным жестом произнес:
— Вот и мой дворец. Я ведь сказал вам, — он повернулся к Чингизу, — что я — царь в этой рыбацкой столице. Царь-то я царь, но нет в моих владеньях роскоши, как при дворе Романовых. Не похож мой дворец на Зимний. Но зато тишина какая! Правда, в моем дворце только комары больно кусаются, а у Романовых…
И Курагин сделал многозначительную паузу.
— Ну, об этом после поговорим, а сейчас прошу в мой шалаш.
В шалаш, построенный из дерна и выстланный внутри камышом, вела дверь, сделанная тоже из плотно спрессованного камыша. В жилище это слабо проникал лунный свет. Бедность и теснота сразу бросались в глаза. На какой-то подстилке дремал человек. Видимо, старик.
— Уважаемый Проша! — разбудил его Курагин.
— Ась? — Голос у старика был заспанный и тонкий, похожий на женский.
— Принимай почетных гостей, Проша.
Старик вскочил. В полутьме с трудом можно было разглядеть щупленького сгорбленного человечка с седыми космами и такой же белой всклокоченной бородой. Чокану он напомнил старика Канбака — перекати-поле из аульной старой сказки.
— Мой камердинер, старец Проша, — прежним шутейным тоном представил гостям Курагин заспанного старичка. И обратился к нему несколько по-другому, но тоже с оттенком шутливости.
— Принимай, говорю, гостей, Прохор. Да не простых гостей, а господ. Его благородие подполковник.
Прохор низко поклонился Чингизу, удостоил кивка Драгомирова и Чокана. Не разглядел он, должно быть, что под плащом Драгомирова скрывается тоже офицерский мундир.
— Керосин-то у нас, Прохор, есть?
— Никак нет-с, ваше сиятельство! — тоненько бормотнул Прохор, и его высокий бабий голосок развеселил Чокана.
— Ну, а лучина?